Раздался звонок телефона — оказалось, это мама. С ней мы не разговаривали с похорон. После обычных вопросов о моей поездке она перешла к сути дела:
— Райли сказала, что ты решил писать про Шона.
Это вовсе не звучало вопросом, но я ответил так, словно хотел отчитаться:
— Да, собираюсь.
— Почему, Джон?
Только она могла называть меня Джоном.
— Потому что должен. Я... просто я не могу жить так, словно ничего не произошло. По крайней мере я обязан понять.
— Ты вечно разбирал свои игрушки на части, помнишь, Джон? Помнишь все, что ты разломал?
— Ма, ну о чем ты говоришь? Это же...
— Я говорю о том, что, разобрав на части, ты никогда не умел составить эти части обратно. И что ты получал в итоге? Ничего. Джимми, ничего не вернуть.
— Ма, ты говоришь ерунду. Ты же видишь, я должен это сделать.
Не понимаю, почему так легко раздражаюсь, начиная разговаривать с матерью.
— А ты подумал о ком-то еще, кроме себя? Ты понимаешь, насколько заденет всех эта история, будучи напечатанной в газете?
— Если ты имеешь в виду отца, я думаю, это ему поможет.
Наступило долгое молчание, и я представил мать сидящей на кухне около стола, с телефонной трубкой возле уха. Наверное, отец рядом и боится со мной разговаривать.
— Что ты предлагаешь? — тихо спросил я. — Что вы оба предложите?
— Разумеется, ничего, — проговорила она с печалью. — Никто ничего не знает.
Снова наступила тишина, а затем мать прибегла к последнему доводу:
— Джон, пожалуйста. Лучше оставить это дело личным.
— Так же, как с Сарой?
— Что ты имеешь в виду?
— Вы никогда не говорили об этом... вы никогда не говорили со мной...
— Я еще не могу говорить об этом.
— И не сможешь никогда, Прошло только двадцать лет.
— Не надо сарказма, Джон, это не тот случай.
— Извини. Видишь ли, я только стараюсь не делать так, как уже было.
— Пожалуйста, подумай о том, что я тебе сказала.
— Подумаю, — ответил я. — И дам тебе знать.
Она зло повесила трубку, так же как и я. Меня задело, что она воспротивилась идее писать про Шона. Словно старалась защитить его или в чем-то поспособствовать. Но он уже умер. А я еще жил.
Приподнявшись на стуле, я посмотрел вокруг, поверх звуконепроницаемых перегородок, отделявших мою ячейку от других. Отдел новостей постепенно оживал.
Гленн уже покинул свое место; теперь он беседовал с редактором утреннего выпуска, стоя возле дверей его кабинета и явно обсуждая, как правильнее «накрыть» тему покушения на доктора из клиники. Плюхнувшись обратно на стул, я удачно ускользнул от взгляда Гленна, опасаясь, что мне поручат ассистировать в этой писанине.