Конечно, он темнил, говоря, что тему визита в округ Колумбия мы еще обсудим. Теперь я знал точно: если попаду в Чикаго, то попаду и в Вашингтон.
По мере работы над текстом во мне нарастало странное чувство. Казалось, что образ брата становится все ближе. Теперь его стерильное фото, лишенное всех нюансов живого человека, занимало мысли и чувства все больше и больше.
Потому что я уже начал верить. Верить в невозможное. Я позволил ему уйти, а теперь ослаб в коленях, подспудно ощущая свою вину. В том автомобиле лежал не только мой брат, мой близнец. Там остался и я.
Остановившись на шестой странице записей, полученных в результате целого часа работы, в итоге я свел их в шесть строк вопросов, ответы на которые следовало найти в первую очередь. Я обнаружил, что факты, если рассматривать их, предполагая, что Шон стал жертвой убийства, а вовсе не сам лишил себя жизни, дают совершенно неожиданные выводы, возможно, упущенные полицией.
Конечно, главной ошибкой было их изначальное убеждение в том, что это самоубийство. Они знали Шона и знали о том, что его угнетало нераскрытое дело Лофтон. Ведь каждый коп подозревает подобные чувства у своих товарищей. Они видели достаточно всякого и удивлялись только одному: тому, что еще живы.
Однако, двигаясь от одного факта к другому и не веря в самоубийство, я открывал то, что осталось скрытым.
Изучая составленный мной список, я видел на страницах блокнота следующее:
Пена: его руки?
После события: как долго?
Векслер/Скалари: автомобиль?
Обогреватель?
Блокировка замка?
Райли: перчатки?
Тут я сообразил, что могу запросто созвониться с Райли. Набрав ее номер, я ждал гудков шесть, пока она сняла трубку.
— Райли? Это Джек. Как ты? Я выбрал неудачное время?
— А есть удачное?
Мне показалось, она выпила.
— Хочешь, я выберусь к тебе? Правда, я могу приехать.
— Нет, не надо, Джек. Я в порядке. Ты же знаешь, просто такой грустный день. Понимаешь, я еще думаю о нем...
— Да. И я тоже о нем думаю.
— Как же так, тебя не было рядом так долго до того, как он ушел. Извини, я не могу просто оставить все это...
Я помолчал.
— Не знаю, Райлз. Мы словно боролись с ним, за что, не знаю. Я что-то сказал такое, что не следовало. Кажется, и он тоже... Возможно, был период взаимного охлаждения... Он сделал то, что сделал, раньше, чем я сумел с ним сблизиться.
Тут я понял, что давно не называл ее Райлз. Подумал, что она не заметила.
— О чем вы спорили? Не о девушке ли, которую разрезали надвое?
— Почему ты спрашиваешь? Он тебе что-то рассказывал?
— Нет. Просто догадалась. То дело вертело им как хотело. Почему бы этому не случиться с тобой? Вот все, что я подумала.