– Всегда восхищался детским сном. Неужели вы хотите сказать, что ничего не слышали?
– А что я могла услышать?
– Ну как же? А громоподобное возвращение вашего князя-казака где-то в районе двух часов ночи.
– Но это невозможно. Я поболтала с ним в коридоре несколько минут перед сном, и видела, как он удалился в свое купе.
– Значит, позже он из него вышел. Он ворвался в салон, где я как раз с головой ушел в бридж. Ну, скажу я вам, этот русский напился, как поляк. Нам пришлось прервать игру, потому что он запел во всю глотку.
– Запел!?
– Кстати, голос у него прекрасный, – заметил Лартиг, набрасываясь на блюдо из четырех яиц с ветчиной. – Итак, он прервал нас и пел под балалайку, на которой бренчал некий первобытный человечище, а вернее, его лакей. Пел он какие-то невозможно грустные и жалобные песни, обращенные к той, кого он называл «мой маленький птенчик»; при этом умудрился вылакать целую бутылку шампанского. Нам же он выставил полдюжины бутылок. А потом ни с того ни с сего принялся рыдать. Он плакал навзрыд, а его трубные всхлипывания напоминали жалобу зубра. Это был дантовский ад!
– И как это все закончилось?
– Очень даже прозаически. Когда лакей решил, что его хозяин достаточно выпил и наплакался, он взвалил его на плечо, подобно громадному мешку с мукой, и с помощью проводника, который открывал перед ними двери, оттащил его в кровать. Мы же шли за ними по пятам, любопытствуя, какое впечатление произведет его шумная транспортировка на спящих пассажиров. Дело в том, что наш Григорий принялся декламировать по-русски какую-то поэму, и все двери купе открывались, а недоумевающие пассажиры спросонья думали бог весть что. А вы... неужели вы ничего не слышали?
– Честно говоря, я об этом не сожалею... Посмотрите, до чего красивый пейзаж!
В этот момент поезд следовал мимо живописной гряды холмов, покрытых каштановыми рощами, у подножия которых виднелась кромка морского берега, а начинавшаяся за нею морская гладь сверкала и переливалась под ослепительным утренним солнцем. Казалось, просто неправдоподобно оказаться в таком раю после серого неба и холода парижской зимы.
– Вы здесь впервые? – спросил Лартиг.
– Нет, но сегодня утром все это мне кажется особенно прекрасным. Даже не знаю, почему.
– Если позволите, это объясняется очень просто. Вы пережили тяжкие потрясения, а кроме того, вы только что избежали большой опасности. Однако вы молоды, красивы, полны очарования и жизненных сил, в чем, надеюсь, вы не сомневаетесь? Во всяком случае, Лазурный берег напомнит вам об этом.
– Вы, несомненно, правы.