– Прошу вас не оставайтесь здесь! Вы можете подвергнуться большой опасности! Пойдемте со мной!
Она дружески протянула руку молодой женщине. Орхидея, оказавшаяся снова на краю гибели, желала больше всего именно этого. Она пошла за той, которая показалась ей добрым ангелом... Вместе они вышли из вокзала, сели в закрытую роскошную карету, при этом она не получила ни малейших объяснений.
– Поговорим позже...
По дороге обе молчали. Войдя в сад большого дома, генеральша пригласила ее войти, проводила до комнаты на третьем этаже... и просто-напросто заперла там. По-прежнему без малейших объяснений...
Прошло много времени, никто не входил в комнату, где было все необходимое, и даже обильная еда стояла на столе. Зато единственное окно если и позволяло разглядеть безупречный порядок в саду, было забрано решеткой и исключало всякую возможность побега.
Прошла ночь, длинная и монотонная. Тишину нарушал лишь регулярный бой часов на ближайшей церкви, изредка доносился лай собак или гудок парохода. Орхидея провела ночь в постели, не раздеваясь, тщетно придумывая способ выбраться из этой неожиданной западни. Поняв, что ее заперли, она стала кричать, звать, протестовать, стучать кулаками в дубовую дверь. Приступ отчаяния длился, однако, недолго. Обессилев, она предпочла успокоиться и попытаться по возможности отдохнуть, набраться сил, чтобы с достоинством встретить все, что может произойти.
Когда же день вновь осветил ее комфортабельное, красиво обставленное узилище, она встала, тщательно привела себя в порядок. И когда дверь наконец отворилась и вошел дворецкий, молодая женщина сидела на стуле у окна, прямая, скрестив руки на коленях, в позе, подобающей обитателям замков Цы Си, знакомой ей с раннего детства.
– Идите! – сказал старый слуга.– Мадам ждет вас.
Молодая женщина молча пошла за ним и вошла в комнату, обитую атласом сиренево-серого цвета, мебель которой, за исключением кресел и стульев, обтянутых фиолетовым бархатом, была заставлена бесчисленным множеством предметов из стекла или аметиста, и большим количеством старых пожелтевших фотографий, вставленных в серебряные рамы. Генеральша стояла около одной из витрин и перебирала безделушки.
– Садитесь, – сказала она, не глядя на женщину.– Спасибо, Ромуальд! Можете нас оставить...
– Я буду находиться близко. Позовите меня, мадам, если...
– ...если мне понадобится ваша помощь? Я не думаю, что это будет необходимо.
Когда дверь закрылась, Орхидея уже заняла свою излюбленную позу, но, держа голову высоко поднятой, она все же отворачивала лицо, чтобы не выдать гнев, который внушал ей один вид этой женщины, такой симпатичной, на первый взгляд, но сумевшей захватить ее в плен. Тем не менее она заговорила, и голос ее был холоден, как лед: