Новые и мощные перезвоны колокола приветствовали и выход из церкви, так как пономарь начал трудиться с новой силой благодаря золотому луидору, который Гийом только что всунул в его мозолистую ладонь. На крыльце крестный отец стал бросать толпившимся вокруг детишкам полные пригоршни драже, смешанных с мелкими монетками, которые он доставал из туго набитого мешочка, специально для этого приготовленного. Родители же их знали, что после полудня они смогут танцевать и пировать в Тринадцати Ветрах в честь новокрещенного вместе с теми, кто прибудет из Ридовиля, Сен-Васта и даже Ревиля. И вовсе не потому, что Тремэн выставлял себя властителем Ла Пернель: он знал, что не имеет на это никакого права; и не претендовал на него. Просто он имел многочисленных друзей в деревне и окрестных поселках и намеревался собрать их вокруг себя, чтобы отпраздновать знаменательное событие.
Те, кто участвовал в семейном обеде, вернулись домой в том же порядке, как и шли, но в более быстром темпе и как люди изголодавшиеся, хорошо знающие, что им приготовили всякие яства: репутация Клеманс Белек, кухарки Тремэнов, была действительно хорошо известна всему Котантену.
И действительно, когда все вошли в самый большой из двух салонов, там витали такие запахи, что госпожа де Шантелу едва не лишилась чувств, хотя в этот раз и не было необходимости пользоваться нашатырем, который так часто пускала в ход старая дама, приобретя удобную привычку падать в обморок, как только происходило что-то неприятное или досадное.
– Ммм! Я не знаю, что для нас готовят, но мне не терпится сесть за стол, – сказала она Гийому.
Тот рассмеялся, схватил маленькую, пухленькую и поэтому не очень морщинистую руку и слегка прикоснулся к ней губами.
– Милый друг, нам надо дать господину де Ля Шесниеру возможность снять свои церковные одежды! Мы обязаны это сделать после того ожидания, на которое мы его обрекли.
– Конечно, конечно!.. Непростительно с моей стороны, что я об этом не подумала… – вздохнула она сокрушенно.
– Смотрите! Вот Потантен и Виктор несут нам шампанское и бисквиты, чтобы вы вооружились терпением.
Тремэн усадил старую даму в глубокое кресло, атлас которого цвета зеленого миндаля, усыпанный цветочками, хорошо сочетался с ее оставшимся свежим цветом лица и большим кружевным чепцом, отделанным сиреневыми лентами. Он подал ей фужер с пенящимся вином, несколько бисквитов и вдруг, недовольно нахмурившись, направился к жене, которая встречала близнецов Амель, его малопривлекательных двоюродных брата и сестру, надевших свои самые красивые наряды. Брат поменял свою голубую блузу и картуз, которые носил каждый день, на черный костюм, белую рубашку и круглую касторовую шляпу, что придавало ему чопорный вид. Сестра же была в платье из голубого шелка и соломенной шляпке, украшенной орнаментом в виде листьев, которыми она была обязана щедрости госпожи Тремэн. Это желание быть элегантными совсем их не изменило: у них были все те же невыразительные лица – помягче и покрасивее, однако, у девушки, – те же голубые фаянсовые глаза, те же тусклые светлые волосы, и, как всегда, они держались за руки, хотя им был уже тридцать седьмой год.