– Я знаю! Но разве на земле нет другого места, кроме Англии и Котантена? А Франция, Швейцария, Италия, Голландия? К тому же ты достаточно богат, чтобы обеспечить им достойное содержание, где бы они не находились, там, где им захочется жить, – ей и ее ребенку…
Она сняла очки, положила их на столик перед собой и осторожно протерла усталые глаза:
– А теперь, тебе пора уходить! Надеюсь, тебе не составить труда нанять коляску на почтовой станции в Брикебеке…
Гийом склонился над ней, чтобы поцеловать на прощание. На этот раз оба не оттолкнула его и даже прижалась на мгновение к его плечу, прежде чем вернуть ему поцелуй:
– Просто представить себе не могу, что же такое тебе надо совершить, чтобы я смогла по-настоящему на тебя рассердиться! Твое несчастье заключается в том, что женщины просто не в силах противостоять тебе… Ах! Чуть не забыла: ты не должен ездить туда постоянно. Проводишь мадемуазель Лёду, а потом тебе сообщат, когда можно будет еще приехать!.. Обещай мне это!
Разве можно поступить иначе, когда ты испытываешь признательность к кому-либо! Конечно, Гийом дал обещание, а затем поспешил вернуться к себе, не забыв перед этим заскочить в мэрию и исполнить кое-какие обязанности в качестве муниципального служащего… В тот же день после обеда он поспешил в Брикебек, заявив, что его срочно вызывают в Гранвиль: как раз накануне он получил письмо от своего друга Вомартена. Оно было как нельзя кстати, так как его можно было использовать как предлог, хотя в письме и не содержалось ничего подобного – только рассказ о каких-то семейных делах и кое-какие счета. Благодаря ему Гийом мог надеяться провести целых два дня с Мари-Дус. Забыв всякую предосторожность, он грезил только теми несколькими мгновениями счастья, которые он намеревался украсть у судьбы…
14 июля этого восхитительного 1790 года, напоенного надеждой, вся Франция пышно праздновала день Коммуны. В Париже помпезное празднество по этому случаю было организовано на античный манер: нескончаемые вереницы молодых девушек, одетых в белые одежды и увенчанных цветами, пели гимны во славу Отечества во время торжественного богослужения, которое проводил знаменитый Талейран-Перигор, известный в то время как епископ Отенский. Пока тысячи зрителей под лучами палящего солнца проливали по этому поводу нескончаемые слезы умиления, в Валони новая Национальная гвардия принимала присягу при пронизывающем насквозь северном ветре, который был готов разорвать на части развевающиеся флаги. В Шербурге было еще хуже: приходский священник церкви Пресвятой троицы отважился при шквалистом ветре служить мессу перед алтарем, укрепленным на земле на четырех опорах, словно мачта корабля, установленного посередине верфи в Шантрейде. Автор этого блестящего проекта заботливо предусмотрел четыре перильца, ведущие к вышеописанному алтарю, которые были украшены цветами, но оказались совершенно бесполезными. Подобное сооружение являло собой пример героизма и должно было надолго запечатлеться в памяти обитателей хижин, но Жозеф Энгуль при виде всего этого чуть не умер со смеху. Ко всему прочему примешался дождь, и иллюминации, которая, как предполагалось, должна была вспыхнуть и осветить город при первых звуках канона, хватило ненадолго.