На время перестав терзать ни в чем не повинную рыбину, Жиль Вобрен поднял на друга безрадостный взгляд:
– Правду сказать, ничего особенно интересного. Варвара передала мне записку, в которой просила подождать ее у выхода. Я так и сделал, но она появилась ненадолго и только для того, чтобы сказать, что испытывает ко мне... большую, симпатию, ей хотелось бы познакомиться со мной поближе, но сейчас кое-что препятствует сближению.
– И вряд ли положение изменится к лучшему. Она говорила тебе о Тьярко?
– Это еще кто такой?
– Ее... жених, но я думаю, правильнее было бы сказать – ее любовник. Он венгр, временно отсутствует, но в остальное время разгуливает везде с ножом в зубах.
– Зачем?
– А ты как думаешь? Отелло рядом с ним, должно быть, выглядит робким подмастерьем.
На этот раз Вобрен отложил вилку.
– Откуда ты все это взял?
– У меня-то, милый мой, ночка выдалась беспокойная. Ты был настолько погружен в свои грезы, что даже и не поинтересовался, отчего это я так поспешно тебя покинул...
– Да, ты прав. Так куда же ты отправился? – вежливым тоном человека, которому совершенно безразлично, что ему ответят, спросил антиквар.
Альдо как можно короче рассказал другу о ночных приключениях и о своем посещении дома на улице Клиньянкур. Его рассказ, далеко выходивший за рамки обыденного, все же привлек внимание Жиля, но тот усвоил главным образом то, что князь теперь в наилучших отношениях со старшей сестрой его возлюбленной.
– Изумительно! – воскликнул он. – Благодаря тебе я теперь смогу там закрепиться, потому что, разумеется, помогу тебе продать твой камень.
– Жемчужина не имеет ничего общего с камнями, и уж позволь мне самому с ней разобраться. Что касается твоих дальнейших отношений с Васильевыми, похоже, ты решил не обращать ни малейшего внимания на то, что я сказал тебе насчет Тьярко?
На невозмутимом лице антиквара расцвела такая самодовольная улыбка, что Морозини отчаянно захотелось влепить другу несколько оплеух, чтобы вернуть его на землю.
– Дорогой мой, победа без риска славы не приносит, а Варвара стоит того, чтобы из-за нее ломать копья.
– Если ты что-то и сломаешь, дуралей, то скорее собственные кости! Только не рассчитывай, что я стану собирать обломки... А, Оливье! Вы хотите поговорить с кем-то из нас?
Конец фразы был обращен к царственному Оливье Дабеска, в течение долгих лет служившему в «Ритце» метрдотелем, а следовательно – одному из наиболее осведомленных и наиболее ценимых всем Парижем людей. Он выглядел величественно, был безупречно любезен и всегда знал, как надо поступить. Морозини был награжден самой приветливой из его улыбок: