Глава четырнадцатая
Аудиенция
(17 часов 35 минут)
– Не пущу! Как хотите, шевалье Калашникофф, но не пущу!
Королева и по совместительству секретарша Мария-Антуанетта, выставив вперед упругий бюст, была непоколебима в своем решении – для пущей убедительности она как можно шире раскинула руки, словно желала заключить Алексея в горячие объятия.
– Он вернулся из таможни УЖАСНО злой. Давно его таким не видела. Не ходите, это для вашего же блага. Вы думаете, он вас пожалеет? Не надейтесь даже – испепелит.
– Пусть испепелит, – грустно соглашался Калашников. – Авось Шеф позволит мне сказать хотя бы пару слов, а после этого пускай делает, что хочет. Я и так с этими убийствами ношусь как суслик, за неделю спал часов десять – мне и смерть не мила.
– Шевалье, я не понимаю вашего русского «авось!» – визжала королева. – Вы понимаете, что такое ЕГО гнев? Комната накаляется так, словно мы на сталелитейном заводе – я до стола дотронуться не могу, обжигаюсь. Он мать родную в этом состоянии не пожалеет!
– А разве у него есть мать? – удивился Калашников.
Мария-Антуанетта эмоционально всплеснула руками.
– Ну надо же, как замечательно! Все, когда ругаются, обязательно именно к ней и посылают оппонента, а коль пришлось задуматься – конечно, откуда же у Шефа возьмется мама? Требуется хоть иногда думать своей головой!
– Требуется, но я часто забываю, – смутился Калашников. – В общем, Машенька…
Королева застыла. Еще никто не обращался к ней с подобной фамильярностью.
– …Пропустите меня даже не на пару, только на одно-единственное слово, – задушевным тоном продолжал Алексей. – И больше не надо. Поверьте, РЕАЛЬНО срочная вещь. Не пустите – я эту дверь прямо сейчас выломаю. Клянусь.
– Испепелит, – устало повторила Мария-Антуанетта и подвинулась в сторону.
– Вызывайте уборщицу, – бросил через плечо Калашников и зашел внутрь.
Шеф вонзился в Калашникова столь ласковым взглядом, что тот снова почувствовал во всем теле знакомые болезненные покалывания. Из ноздрей босса то и дело выскакивали узкие синеватые язычки пламени – признак крайнего гнева. Стены были ярко-алыми.
– Ты, я вижу, совсем рехнулся? – дохнул ему в лицо огнем босс. – Пошел вон, скотина!
Поморщившись, Калашников потрогал опаленную левую бровь – на кончиках пальцев остались скорчившиеся от жара волоски.
– Сейчас уйду, – пожал он плечами. – Но я пришел не просто так. У меня новости.
Как и ожидал штабс-капитан, этой фразы вполне хватило. Шеф раздраженно молчал, выпуская клубы дыма, но огнем в его сторону дышать прекратил.
– Сталин рассказал мне ВСЕ про Евангелие от Иуды, – сообщил Алексей, разглядывая потолок с горгульями, – его лично расписывал Микеланджело. – Я все еще не знаю имя убийцы, и это мой провал. Но мне точно известно, кто станет последней жертвой.