— Возьми, Михайло, человека и пройдись по хате, — приказал Расколов, — Может, у него в сундуке золотое руно или сокровища Алладина спрятаны…
Кривозуб отслоился от кресла, где сидел его шеф, и с одним из охранников направился вглубь дома. Арефьев проводил их таким взглядом, что даже видавший виды Расколов поежился.
— Верни людей, — сказал Арефьев, — не усугубляй дело. Если хоть одна вещь в доме будет сдвинута с места, забудь об утре…
Пьяно ухмыльнувшись, Расколов отпарировал:
— Пока ты меня стращаешь, я оставлю тебя в одних кальсонах. А захочу и их сдеру и любой из моих молодцов опустит тебя ниже подвала.
Арефьев смертельно побледнел.
— Идет, я твои слова принял к сведению, — желваки на щеках хозяина дома железно взбугрились. — Только потом, Раскол, никого не вини. Потеряешь все, вплоть до своей грязной душонки.
С шумом откинулась дверь и вошел Кривозуб. В руках нес картину.
— Что это за дерьмо? — спросил Расколов.
Полотно поставили на спинку кресла и все увидели ничего из себя не представляющую голубую вазу с цветами, стоящую на синей скатерти.
— Зачем ты притащил эту мазню? — Расколов подошел вплотную к картине.
До Арефьева донесся плач Златы. Он напрягся, кулаки непроизвольно сжались.
— Это Анри Матисс, — сказал он. — Забирайте и катитесь отсюда к чертовой матери.
— Это жидовская мазня ничего не стоит, — поморщился Расколов. — И потом, здесь нет подписи художника… Михайло, — обратился Расколов к Кривозубу, — бери ручку и пиши купчую… — И Расколов начал диктовать: — Я, Арефьев Герман, такого-то года рождения, проживающий по такому-то адресу, все свое имущество переступаю Расколову…Впрочем, погоди, не так…Все свое недвижимое имущество, оцениваемое в один рубль ноль-ноль копеек, переступаю гражданину Расколову…
Неизвестно, что бы еще умного изрек Расколов, если бы вдруг не отворилась балконная дверь и в проеме не показался Петр Раздрыкин — козий пастух. Он был не один — одной рукой он обнимал за шею незнакомого Арефьеву человека, в другой руке держал косу без косовища, прижимая ее к сонной артерии плененного.
— Приветствую вас, гопники! — выкрикнул Раздрыкин и демонстративно вдавил жало косы в кадык заложника. И все отчетливо увидели, как по светлому воротнику куртки потекла струйка буро-красной жидкости.
— Ах, сволочь! — кинулся к двери Кривозуб. — Счас я этому пикадору снесу черепушку, — он поиграл автоматом.
— Стой! — осадил охранника Расколов. Его глаза напоминали две оловянные плошки. — Кто этот фармазон? Почему он еще дышит? — Расколов бросил изничтожающий взгляд на Арефьева и тут же перевел его на Кривозуба. — Михайло, мать-перемать и еще раз мать-перемать, где наши люди?