— Вильям, Вильям, — со смехом увещевал его генерал, удерживая на месте, — давайте лучше посмотрим, что он задумал. С одной стороны — я заинтригован, а с другой — ну что нам мешает сыграть новую партию, если он не прав?
— Фон Эсторфф, вы что, совсем рехнулись? Представляете, если весь Франкфурт начнёт шептаться о том, что у меня завелась привычка играть в шахматы с евреями?! Меня и так кое-кто не желает принимать за серьёзного игрока!
— Но вы и не собираемся играть в шахматы с ним, мы только милостиво выслушаем его советы. Собственно говоря, ведь для того вы его сюда и доставили? Какая разница — выслушать его советы по поводу денег или по поводу шахмат?
— Если вы хотите доказать мне, что евреи способны что-то понимать в такой тонкой игре, как шахматы, фон Эсторфф, то почему бы вам не привести сюда мою борзую — пусть бы полаяла нам по-латыни?! — Но, заметив, как помрачнело лицо его старинного друга, Ландгрэйв добавил:
— Я прекрасно знаю, какое у вас великодушное сердце. Только имейте в виду, герр с гербом, что по этой игре я буду судить о вашей дееспособности и в остальных областях.
В течение всей этой перепалки Мейер Амшель хранил абсолютную невозмутимость, словно был куском обоев, покрывавшим стены. Заложив руки за спину, он спокойно все выслушивал.
— Вам нужно будет просто сделать рокировку, — сказал он.
— Да побойся ты Бога, малый! Это же откроет ему мою королеву! И она достанется его кавалерии!
— Королевы неоднократно попадали в руки кавалерии, в былые времена, Вильям, — сказал генерал, искренне развлекаясь, — и мало кто из них после этого выжил.
Ландгрэйв, качая головой и что-то бурча себе под нос, все же сделал рокировку. Генерал фон Эсторфф наблюдал за его действиями с самодовольной улыбкой, как учитель, чьи ученики выполняют давно известные ему упражнения.
— А теперь, Мейер, — сказал он, — какого хода ты ожидал бы от меня?
— На самом деле это не имеет значения, — отвечал тот, — так как Ландгрэйв уже выиграл партию.
Лицо Ландгрэйва исказила гримаса отвращения. Сделав большой глоток коньяку, он отвернулся от доски.
Немного поколебавшись, генерал, не спуская глаз с профиля Ландгрэйва, протянул руку и взял конём его королеву.
— Боже мой! Боже мой! Он взял мою королеву! — вскричал Ландгрэйв, его лицо покраснело и покрылось испариной, он изо всей силы вцепился в край стола.
— Будьте благоразумны, сэр, — невозмутимо напомнил ему Мейер, — ведь судьба королевы не решает партию. Вы, надеюсь, понимаете, что именно король достоин вашего величайшего и неусыпного внимания!
Ландгрэйв побледнел, дыхание его стало хриплым и учащённым, а руки, сжимавшие столешницу, задрожали. Встревоженный фон Эсторфф потянулся к столику в углу, налил стакан воды и подал его своему другу, а сам обратился к Мейеру: