Наверное, у меня был очень встревоженный вид, потому что медсестра положила руку мне на плечо и сказала:
– Не волнуйтесь, я уверена, он скоро снова сможет танцевать.
Что бы мне ни говорили, мне не хотелось оставлять Джордана одного. Странно, но ни один из его родственников до сих пор не объявился. Поэтому когда мои пять минут истекли, я вернулась на прежнее место. Решила дождаться, пока Джордана переведут наверх или пока появится кто-нибудь из членов его семейства. Только подожду до их прихода, а потом…
Что потом – я сама не знала. Я была уверена, абсолютно уверена, на все сто процентов, как никогда еще ни в чем не была уверена – что кто-то пытался меня убить.
А что, разве я не права? Разве кто-то из шахматистов не сказал: «Леди, хорошо, что вы отскочили, а то бы попало в вас» или что-то в этом духе?
И человеком, который столкнул с террасы горшок, мог быть только Кристофер Эллингтон. А у кого еще были мотивы метить мне в голову горшком с геранью? Но это не было заранее спланированной попыткой убийства – не могло быть. Откуда кто-то мог знать, что я именно в это время буду возвращаться в здание?
Нет, наверное, Кристофер посмотрел вниз, увидел меня, решил, что судьба сделала ему подарок, и подтолкнул горшок с цветком. Если бы горшок попал в меня, я была бы уже мертва. Ведь голова у меня далеко не такая твердая, как у бывшего члена «Гладкой дорожки».
Но зачем Кристоферу меня убивать? Только потому, что я подозреваю его в убийствах? Подозревать кого-то в убийстве и иметь доказательства того, что этот человек убийца, – это совершенно разные вещи. Какие у меня улики против Кристофера? Кроме презерватива, который доказывает только то, что Кристофер развратник, а не убийца, у меня против него ничего нет. У меня нет даже неоспоримых доказательств, что смерти двух девушек – убийства, а не несчастные случаи.
Так почему он пытается меня убить? Разве тем самым он не ставит себя под подозрение еще больше? Разве не умнее просто затаиться, лечь на дно? Тем более что официально смерти девушек не считаются убийствами. Если кто и подозревает, что это были убийства, то только я.
Мои размышления прервал знакомый глубокий голос. Я отвела застывший взгляд от храпящего наркомана, подняла глаза и увидела спокойное, улыбающееся лицо Купера.
– Привет, Хизер, – бросил он по-дружески небрежно и сел рядом.
– М-м… – Больше мне ничего не пришло в голову. Не много, правда? Наконец после большой умственной работы я сообразила добавить: – Привет.
Купер с легким любопытством поглядел на храпящего наркомана. Он был в кожаной куртке и потертых джинсах, которые сидели на нем как влитые, и выглядел так, что мне захотелось его съесть. Он смотрелся даже аппетитнее, чем мое любимое печенье. Я имею в виду Купера. Не наркомана.