Судорожно, с какой-то отчаянной поспешностью срывали они белье с веревок.
А там, в деревне, продолжалась тревога.
– Нет, ты послушай! – воскликнула молодая.
– Да, да… – вздохнула старшая.
Молодая крикнула, и голос ее был так звонок, что казалось, он вот-вот сорвется:
– Слышишь, слышишь?
Старуха ответила:
– Я еще, кажется, не глухая. Подвинь-ка сюда корзину.
В эту минуту из дома во двор вышел штурмовик. Молодая сказала:
– Откуда это ты взялся во всем параде? Не с виноградника же?
Мужчина крикнул:
– Да что вы, бабы, спятили, что ли? Нашли время с бельем возиться! Просто стыдно! В деревне спрятался один из этих, вестгофенских! Мы тут все обыщем.
Молодая воскликнула:
– Вечно что-нибудь. Вчера – праздник жатвы, а позавчера – Сто сорок четвертый полк, а нынче – беглецов ловить, а завтра – проедет гаулейтер… А репа? А виноградник? А стирка?
– Заткнись, – сказал мужчина, топнув ногой. – Почему ворота не заперты, я вас спрашиваю? – Стуча сапогами, он пробежал через двор. Только одна половина ворот была растворена. Чтобы закрыть ворота, надо было распахнуть и вторую и затем захлопнуть их одновременно. Старуха помогала ему.
«Валлау, Валлау», – думал Георг.
– Анна, – сказала старуха, – задвинь-ка засов. – И добавила: – В прошлом году об эту пору у меня еще хватало сил.
Молодая пробормотала:
– А я-то па что?
Едва засов был задвинут, как к шуму в деревне примешался особый, новый шум: по улице гулко затопало множество сапог и в только что запертые ворота забарабанили кулаки. Анна отодвинула засов, и во двор ворвалась кучка подростков из гитлерюгенда, крича:
– Впустите нас, тревога, мы ищем!… Один тут в деревне спрятался. Ну, живо! Впустите нас!
– Стой, стой, стой, – сказала молодая женщина. – Вы здесь не у себя. А ты, Фриц, иди-ка на кухню. Суп готов.
– А ну, мать, пусти их. Ты обязана. Я сам им все покажу.
– Где это? У кого? – крикнула молодая. Старуха с неожиданной силой схватила ее за локоть. Мальчишки с Фрицем во главе один за другим перемахнули через бельевую корзину, и их свистки уже доносились из кухни, из конюшни, из комнат. Дзинь – вот и разбилось что-то.
– Анна, – сказала старшая, – не расстраивайся ты так. Посмотри на меня. Есть на свете вещи, которые можно изменить. И есть такие, которых не изменишь. А тогда терпеть надо. Слышишь, Анна? Я знаю, тебе достался в мужья самый никчемный из моих сыновей, Альбрехт. Его первая жена была с ним одного поля ягода. Вечно здесь свинушник был. А ты завела настоящее крестьянское хозяйство. Да и Альбрехт стал другим. Прежде он, бывало, ходил на поденную в виноградники, когда вздумается, а остальное время лодырничал, а теперь тоже кое-чему научился. И детей от его первой жены, от этой скверной бабы, узнать нельзя, будто ты их во второй раз родила. Вот только терпенья у тебя нету. А перетерпеть надо. Придет время, и все это кончится.