В полночь все ждали традиционную вечернюю проверку, но, к удивлению шалмана, никто его не потревожил. Кое-кто даже стал подумывать, что наконец-то произошло «потепление международной обстановки».
Где-то в половине первого несколько человек, по одному, поднялись с нар и в одежде, как будто и не раздевались ко сну, тихонечко отвалили на улицу. Кутузов тоже не спал, фантазировал насчет Люськи. Придумывал ей кару, ибо для Шороха он уже коечто приготовил. С ним у него будет короткий разговор. Очень короткий. А вот с ней…
Когда над Генкой склонилась фигура, он подумал, что это «голубой» захотел поймать свой шанс у него под одеялом. Но когда он услышал сиплый шепоток, понял, что над ним зависла лобастая башка Торфа.
— Однократка, вставай! Уходим…
— Куда? — раззявил варежку Генка. — Ночь же еще…
Кутузов сперва не поверил своим ушам, но соединив услышанное с тем, что в последнее время творилось в его бане, он все моментально понял. Вспомнил «Ламанш», схватил штаны и лихорадочно начал одеваться. Но в спешке промахивался и не мог сразу попасть увечной ногой в штанину.
Оказавшись под звездным небом, он не знал, куда сначала податься — то ли бежать по земле, то ли сразу лезть под землю или — прямо на небо… Но Торф, схватив его за локоть, увлек за угол и через клумбы, обрамленные побеленными кирпичами, потащил его дальше, в тень бараков. Генка, наверное, был бы меньше удивлен, попади он внутрь летающей тарелки, чем тем, что творилось с ним на грешной земле. Вскоре он осознал, что бегут они в сторону банно-прачечного комплекса, возле которого уже маячили силуэты людей. Некоторые из них на его глазах стали просачиваться в баню через настежь открытые двери. Вот этого Кутузов вообще не мог понять.
— Геныч, — обратился к нему Торф, — сейчас мы попытаемся тихонечко «перейти Рубикон», и ты мне поможешь это сделать.
— А как это я могу тебе помочь? — в голове у него шарики сшибались с роликами, и оттого, наверное, так звенело в ушах.
— Пойдешь в лаз первым и, если вдруг меня там хватит кондрашка, поможешь выбраться…Я тебе за это пришлю с воли мобильник.
— Не могу, Сеня! А если застукают, пятак за побег мне обеспечен.
— Во-первых, за попытку три, а не пять. Во-вторых, я на тебя, однократка, очень надеялся, но если не можешь — извини.
Торф круто развернулся и тоже вошел в темный проем двери.
Генка колебался, но не настолько долго, чтобы потерять человеческий облик. Он тоже шагнул в темноту и на повороте в душевую нагнал Торфа.
— Сеня, ты не психуй. Ты же должен меня понять, неохота сидеть лишнее.