– Спасибо, да только я к Потапу привык. Другого уж не надо…
Ребята прятали глаза, а Маркони старался вообще пореже видеть Пим-Копытыча. Придёт на пустырь – и скорее в свой “бункер”: проверить аппаратуру.
Транслятор, кстати, действовал безотказно, когда применяли морковку. Её купили на рынке целых три кило, хотя и дорогая была. Выбрали лучший сорт – “Коротель”.
Матвей сказал, что со временем, когда человечество узнает про изобретение Маркони, люди станут звать морковку “марковкой” – в память о Марке Афанасьевиче Шило…
Но Пим-Копытычу от всего от этого было, конечно, не легче.
– Трудно ему без Потапа, – прошептал в темноте Антошка. – Для него ведь… ну, прямо целый смысл жизни в этом котёнке был…
– Ну уж… – неуверенно возразил Сеня. Потому что котёнка было, конечно, очень жаль, но чтобы в нём смысл целой жизни… Так, наверно, всё-таки не бывает. Хотя кто его знает…
– Может, его вообще нет на свете, этого смысла, – насупленно сказал Сеня. Потому что на душе было пасмурно: не придумывался новый рассказ.
– По-моему, бывает, – отозвался Антошка. Тихо и без обиды.
– В чём?
– Ну… чтобы все разумные существа чаще радовались, а те, кто любит друг друга, никогда не расставались.
– Так не бывает…
– Тогда… чтобы расставались как можно реже, а потом обязательно встречались опять.
– Хорошо бы…
Поговорили ещё о смысле жизни и о всяких других важных вещах. И уснули.
А среди ночи Сеня проснулся будто от толчка. И услышал, что Антошка плачет.
Сеня не удивился. Он даже чувствовал и ожидал, что рано или поздно случится что-нибудь такое. Придвинулся, спросил шёпотом:
– Ты… отчего это?
– Не знаю, – всхлипнул Антошка.
– А всё-таки…
– Правда не знаю…
– Домой хочется?
– Конечно… Только и улетать не хочется. Просто хоть разорвись пополам…
Что тут скажешь. У Сени у самого набухли глаза. Хорошо, что темнота.
– Ну и вообще… – прошептал Антошка между всхлипами. – Столько всего… Я не знаю, как объяснить.
А объяснять было и не надо. Сеня и так понимал: слишком уж много навалилось маленькому Капу на душу: и событий всяких, и открытий, и радости, и печали. Слёзы – это просто как отдушина.
– Да ещё дождь этот… – опять прошептал Антошка. – Я не могу выносить здешние дожди. Капли сыплются, сыплются, и все неживые…
Сеня передёрнул плечами. Потому что в самом деле ведь для Капа это жутко. Словно вокруг миллионы мертвецов.
Антошка догадался, кажется, о Сениных мыслях. Посопел, остановил слёзы и разъяснил:
– Нет, они не мертвые. Мертвый – это тот, кто сперва был живой, а потом умер. А в этих каплях никогда не было искорок… Но это ведь тоже страшно. Вот подумай: будто ты попал в город, где одни манекены. Издалека – будто люди, а подойдёшь – они таращатся бессмысленно и не двигаются. За руку берешь, а он падает…