Вот так, мысленно прикасаясь в уме и, наверное, в сердце к высоким и не простым понятиям, Вирга шла, бессознательно сделав своим ориентиром Мону, чей полный диск стоял высоко в черном и безоблачном небе и своим светом делал все окружающее странным и таинственным. Хотя на самом деле ни в чем никаких тайн вроде бы не было: ни в деревьях, какие еще жили в замысловатой сети переулков и тупиков, ни в домах, между которыми эти переулки пролегали. Здесь среди старых домов попадались даже деревянные, хотя деревянное строительство в этом мире было запрещено лет уже, кажется, не менее пятидесяти тому назад. Впрочем, будь это днем, Вирга заметила бы, что некоторые деревянные дома выглядели куда моложе полувека, иные казались и вовсе новоделом. Но в этом как раз тайн не крылось, проявлялось лишь полное пренебрежение законом, что, в свою очередь, нетрудно объяснить, поскольку законы в этом мире издавались теми, кто ближайшей целью своей считал укрепление собственного политического статуса, а главной, как и все, – увеличение своей денежной стоимости, какая от этого статуса всегда зависела. Так что издать закон или украсть куш считалось явлениями одного порядка, хотя издать закон было безопаснее: о нем на другой день забывали даже те, кто вообще знал о его возникновении, а выполнять – никому и никогда и в голову не приходило. Законодательная деятельность на Альмезоте давно уже стала игрой, когда на поле Законодательного Конвента встречались определившиеся команды и одна вносила законопроект, другая же его отвергала, оспаривала и выдвигала взамен какой-то плод своего творчества. Вот и о деревянном строительстве тоже закон возник по той причине, что вокруг не только Кишарета, но и других больших городов леса в те времена стали вырубаться со скоростью неимоверной, поскольку тогда возник строительный бум; однако при этом невольно уменьшалось количество территорий, где можно было бы построить загородную усадьбу, какой не стыдно было бы похвалиться перед коллегами и даже (хотя и очень деликатно) перед вышестоящими. Количество охотников до таких домов возросло как раз тогда, когда был объявлен большой чиновничий призыв, то есть доступ в эту касту на какое-то время был открыт достаточно широко, потому что тогдашний Провектор Альмезота, желая продлить свое пребывание у власти, решил, что именно чиновничество способно стать той силой, на которую он сможет опереться. Претендентов на вновь открытые вакансии нашлось просто неимоверное количество, поскольку знаний для этого никаких не требовалось, равно как и умений. Уже в те времена работать чиновникам не приходилось, могучие компьютерные Информационно-управляющие сети ведали всей экономикой, процессы управления которой были еще предыдущими тремя поколениями автоматизированы до предела, так что если в работу сетей и требовалось первоначально какое-то вмешательство, то вскоре даже функции наладки и ремонта техники перешли к думающим устройствам, а когда наконец и темпы и характер прогресса были им доверены, человеку делать стало и вовсе нечего (и это очень хорошо). Все привилегии зато остались, потому что, по какой-то странности, ни одному законодателю не пришло в голову поднять вопрос об их отмене. Странно, конечно, но именно так оно и случилось. Да, так вот, среди этих привилегий было и право чиновничества строить для себя загородные усадьбы. Но не воздвигать же их там, где вместо тенистых и живописных лесов с их тихими речками и задумчивыми озерцами торчат пни и реки мелеют, а озера где высыхают, где заболачиваются! А строить где-то за полтысячи верст от места, где платят жалованье, приличный человек не станет: недостойно да и просто неудобно. Так этот закон и возник. Но это так, к слову, чтобы на примере пояснить, что ничего таинственного не было даже голубой ночью в переулках, которыми шла Вирга. Ничего загадочного не крылось и в длиннейшем многоэтажном корпусе того самого недостроенного завода, к которому она наконец вышла и вдоль которого пришлось идти чуть ли не полчаса вовсе не самым тихим шагом; начали и бросили – что же тут загадочного, к этому все давно привыкли.