– Проваливай, – приказала девушка. – И помни – я дала тебе срок до утра.
Лицо демона дрогнуло, его черты сплавились и поплыли, как тает воск на свече. Нос его расплющился и стек вниз ноздрями, потеряв всякое сходство с человеческим. Губы оттянулись в отвратительной гримасе, обнажив черные искривлённые зубы.
– Я дал тебе шанс, – проговорил Иблис, и шорох астральных волн заглушал его голос. – Ни одна девка не смеет отказывать мне. Пусть даже она пришла из Преисподней.
Франсуаз наблюдала за ним с презрением и чувством превосходства. Когда вздохи астрала смолкли, смыкаясь за Иблисом, она воткнула в землю лезвие меча и вернулась на свое одеяло.
Серебристый диск луны мерк, словно кто-то с обратной стороны небосклона заслонял свет от людей на земле.
Растворив дверь своих покоев, король Гельминт сразу же почувствовал, что в комнате кто-то есть.
Это было чувство, которому нет объяснения. Высокие створки, в два человеческих роста, оставались непотревоженными. Ни один предмет, коими во множестве было уставлено роскошное помещение, не сдвинулся со своего места. Даже незнакомый запах не появился в благовонном воздухе опочивальни.
И все же кто-то здесь был.
Король Гельминт протянул было руку к серебряному колокольчику, что висел на лепной стене по правую сторону от дверей. Он собирался позвать дворцовую стражу, но внезапно ему пришла в голову новая мысль.
Если человек, пришедший к нему тайком, хотел убить монарха, то он успеет сделать это, ведь никакой стражник не может бежать быстрее, чем удар ножом.
Но если незнакомец явился по другой причине, то, скорее всего, солдатам дворца лучше не знать о его приходе.
Гельминт переступил порог своей опочивальни.
Среднего роста человек сидел в мягком кресле, закинув ногу за ногу. Он был широк в плечах и носил простые, но добротные дорожные доспехи.
Правая рука незнакомца покоилась на рукояти меча, висевшего на поясе, левой он небрежно придерживал холщовый мешок, лежавший на его колене.
Широкое лицо воина было обветрено, а солнце щедро покрыло его краскою загара. Серо-каштановые волосы поднимались над его головой высокими мягкими волнами и ниспадали на плечи. Не один придворный аристократ был готов заплатить шесть сотен динаров за такую прекрасную прическу, но было видно, что волосы незнакомца лежат так, прихотливо уложенные самой природой, а не руками цирюльника.
Глаза человека казались небольшими из-за его привычки зло прищуривать их. Крепкие зубы были обнажены в неяркой улыбке. С первого взгляда было заметно, что человек этот способен и на бешеную злобу, и на нечто доброе – если не на любовь, то хотя бы на привязанность.