Фотография на водительских правах сильно отличалась от первой: жесткие черты лица, ввалившиеся щеки, высокие скулы. Мечтательное, почти грустное выражение глаз. «Хороша! — подумалось ему. — Я вполне могу ее рекомендовать, не рискуя попасть в смешное положение».
Он развернул план окрестностей Ниццы и, стараясь запомнить маршрут, тронулся в путь. Потерянный день! По счастью, к вечеру все будет улажено, и коль скоро ему выпало побездельничать, то лучше уж делать это с приятным чувством. Дорога была не слишком запружена, и у Лоба появилась возможность поглазеть по сторонам. Он был неприятно поражен. У него создалось впечатление, что он — жертва крупного надувательства. Да, море тут ласкало взор, но оно не сумело обзавестись пляжами. Горы затейливо расположены, но из-за отсутствия перспективы похожи на театральные декорации. В этом пейзаже было что-то условное, поддельное; в нем проступала вульгарность итальянского бельканто. К счастью, стоит углубиться в горы, как, несмотря на обилие цветов, вновь обретаешь суровую, дикую красоту альпийских лугов; местами в лесу виднелись черные проплешины — следы пожаров, нередких в этих ущельях, изобилующих туристами.
Супруги Нелли жили вверх по дороге за Грассом. Здание парфюмерной фабрики, постройки XVIII века, больше походило на крупную ферму. Оставив его слева, Лоб поехал по аллее, которая после нескольких зигзагов среди сосен и кедров выводила к современной вилле «Ирисы», названной так потому, что, как он недавно прослышал, здесь уже свыше ста лет специализировались на переработке корней этого цветка.
Он попросил доложить о своем приезде старую горничную-корсиканку в черном, походившую на сестру-привратницу какого-нибудь монастыря. Мари-Анн Нелли вышла из своей конторы, и Лоба, как всегда, поразила ее холодноватая элегантность, которая поначалу приводила его в робость. Темно-зеленый костюм, нефритовые бусы, тонкий золотой браслет, необычный зачес волос наверх, открывающий уши и лоб, придавал ей вид прилежной ученицы; взгляд карих глаз слишком, пожалуй, пристальный или, скорее, застывший, словно в глубоком раздумье. Мари-Анн улыбнулась любезной светской улыбкой. Лоб поцеловал ей руку. Он чувствовал себя с нею на равных, хорошо защищенный условностями жестов и слов. Она проводила его в гостиную, где широкие проемы окон открывали взору горизонт с голубыми холмами, словно сошедшими с полотен художников Возрождения. Со вкусом расставленные повсюду цветы дополняли изысканность меблировки. Тут царили хороший вкус и не выставляемое напоказ богатство. Лоб молча оценил обстановку. О Зине он говорил отстранено. Он ничего не добивался. Он описывал случай, как таковой, а Мари-Анн реагировала на каждую подробность кивком головы.