Ельцов, отойдя на бак, сбросил с себя футболку и шорты, и с отвращением на лице принялся смазывать прозрачным, жирным силиконом грудь и выпуклый, волосатый животик. Леха посмотрел на Олега с чувством жалости – был он такой мягкий и домашний на вид, что при взгляде на него приходило на ум именно слово «архивариус». Представить себе Ельцова в окружении документов было легко, даже в мантии, сдувающим пыль со старинных манускриптов. А вот в окружении хмельных красавиц – уже с трудом. В акваланге или с автоматом в руках вообразить Олега было вовсе невозможно – картинка получалась настолько неорганичной, что даже казалась смешной. Или вообразить его во время занятий любовью с Изотовой. От такой мысли попахивало мазохизмом, но Пименов ничего не мог с собой поделать – воображение уже работало на полную катушку, возможно потому, что в процессе намазывания силиконовой смазкой этого неуклюжего тела присутствовал некий извращенный эротизм.
Пименов невольно представил в деталях, как происходит акт соития архивариуса с Ленкой: потный животик, покрытый колечками волос, елозящий по ее коже, похрюкивающее частое дыхание… Ее стоны…
Его передернуло. Интересно, это ревность? Или называется как-то иначе? Ведь никаких прав друг на друга у них нет и быть не может. Стоит заявить на нее свои права, и для Ленки ты мгновенно превращаешься вот в такого же, как Ельцов, который ни в чем не виновен, но кругом виноват. Разве человек может быть виновен в том, что он «костыль»?
Изотова как раз встала, и слегка кренясь на бок, то ли от качки, то ли от боли в суставах, словно заправский моряк (даже голая грудь не мешала называть ее моряком!) заковыляла к чистым кускам ветоши, лежащим у компрессора. Несмотря на боль, движения у нее были точными и пружинистыми. И стремительными. Она похожа… На кого же она похожа?
Он поискал сравнение поточнее, но не нашел.
Ленка с ожесточением стирала с себя силикон.
– Вот от чего у меня зуд! – заявила она. – От этой гадости!
Олег, как раз покрывавший смазкой ноги, посмотрел на нее с неодобрением.
Пименов поставил на зарядку трехлитровый желтый баллон и посмотрел на часы. Два часа пополудни. Для катерка Кущенко сюда два часа ходу, не более. К семи часам можно ждать гостей. Или, может быть, Кущ забудет о своих планах?
На горизонте виднелись силуэты трех танкеров, шедших в сторону Поти. Даже отсюда, с берега, они выглядели огромными – этакие монстры, груженые российской нефтью – два побольше, один поменьше. Очередь из их собратьев под разнообразными флагами никогда не исчезала из виду, и на рейде танкеры неделями ждали своей очереди присосаться к трубе терминала, напиться досыта черной, вонючей крови земли, и снова отвалить от берега. Зимой и летом. Летом и зимой – если суровые морозы не сковывали Цемесскую бухту белой ледяной броней. Сколько помнил себя Губатый, на горизонте всегда были силуэты танкеров.