Падающий с неба дождь смывал с его ладоней белые и темные потеки.
Жемчуга не было. Он был мертв, таинственный жемчуг найденный экспедицией Чердынцева на сгоревшей джонке. Жемчуг не вечен. Он стареет и умирает так же, как и люди, превращаясь в известь, из которой когда-то родился. Как человек, родившийся из праха, превращается в прах по прошествию времени. Жемчуг любит свет и тепло женского тела, и погибает во мраке. Он становится пеплом, потому, что не может жить без любви.
Пименов растер пальцами остатки черной жемчужины и отложил коробку в сторону.
На нос «Тайны» спикировала мокрая, нахохлившаяся чайка и уставилась на него внимательным мрачным взглядом. Берег был залит вытекшим из лопнувших цистерн мазутом, усыпан обломками. Прибой уныло пережевывал черную, масляную грязь и трепал о гальку тело, одетое в синюю джинсовую рубашку.
Оценить повреждения «Тайны» было тяжело, но Пименову хотелось думать, что они не очень велики, ведь кроме удара о скалы, отправившего его в нокаут, он не помнил других ударов. Он огляделся. Корма была пуста. Глеб Изотов покинул борт бывшего водолазного судна, чтобы вернуться назад, в море, к которому он привык за проведенные на дне десятилетия.
Хромая, Губатый прошел в штурманскую рубку. Крыша была проломлена, но мертвого тела внутри не было. Скорее всего, погибшего смыло за борт еще ночью. Внизу, в каюте, стояла гладкая, маслянистая вода. По ней плыла смятая пачка сигарет. Ленкиных сигарет. Сигарет, которые курила Изотова.
Кожа которой была бархатиста на ощупь.
Голос которой касался нервов в позвоночнике.
Тело которой было сладкой ловушкой.
Он отвернулся, чтобы не вспоминать о том, как взорвались ее глазные яблоки.
Корпус «Моторолы» висел на одном креплении, но, когда Губатый включил рацию, зеленый огонек индикатора ожил, как проснувшийся светлячок. Пименов уже поднес микрофон к губам, когда увидел лежащий в углу мешок с содержимым экспедиционного сейфа, которой он зашвырнул туда вчера днем.
В мешке по-прежнему лежали ржавый револьвер, дорожный сейф из тонкого металла, и небольшая шкатулка. Пименов достал из рундука нож, и вскрыл шкатулку, замочек которой жалобно всхлипнул под напором нержавеющей стали. На дне лежали четыре золотых монеты, возможно, те самые остатки казны, о которых было написано в бумагах Ельцова, и пирамидка длиной со средний палец руки. Под налетом, покрывавшим ее грани, обнаружилась металлическая поверхность, покрытая значками иероглифов. Пименов отложил ее в сторону и принялся вскрывать дорожный сейф. Он весил не менее десяти килограмм, а может и на пару килограмм больше, Пименов вспомнил, как Изотова доставала его двумя руками.