– Продавайте, – бросил он на ходу, замедляя шаг. – Срочно!
– Что именно? – не поняла я. В закулисные финансовые игры меня не посвящали, и потому, о чем шла речь, я пока не понимала.
– Все, что есть!
Референт умело оттеснил меня плечом, и премьер растворился в сумраке коридора, ограждаемый от лишних вопросов вышколенной свитой секретарей, переводчиков, охраны.
Нарушив торжественный ход совещания у босса, я взбесившимся торнадо ворвалась в кабинет. Внутри меня все клокотало.
Выслушав сбивчивый доклад, Шаньгин надменно хмыкнул:
– Это все равно что резать курицу, которая несет золотые яйца! Ни в коем случае нельзя продавать! Из достоверных источников мне известно, что цена на ГКО изменится чуть ли не втрое за неделю!
– В сторону уменьшения или увеличения? – ехидно ввернула я.
Но Горелик все же принялся звонить доверенному брокеру на бирже. В тот день он поверил мне, а не своему заместителю. Он знал, что я буду грызть толченое стекло и давить зубами крыс, только чтобы вырваться из многолетнего прозябания. От Шаньгина, откормленного, довольного, пресытившегося властью и деньгами, трудно было ждать подобного героизма.
– Продавай! – бросил Горелик в трубку. – Продавай все!
И растерянно застыл за столом со сложенными горкой руками.
Отныне оставалось только ждать. Сутки прошли как в аду.
Ночь я не спала, ворочаясь на койке в общежитии, как будто мое разгоряченное тело медленно поджаривалось на вертеле. Ведь если паника окажется ложной, мои дни в Организации сочтены. Таких промахов у нас не прощают.
Рано утром я уже сидела на рабочем месте с бледным эмалевым лицом и фиолетовыми от бессонницы подглазьями. Мысленно я прощалась со всем, что мне было дорого в этой жизни, – с работой, с Центром и даже со своей жизнью.
Что от меня останется, если меня вышвырнут из Организации? Пустая телесная оболочка, выеденное яйцо, использованная тара, которую не примут даже на складе вторсырья. Ибо кто я без Организации? Одна из тех, кто сопит в утреннем метро, сонно прикрывая голубоватые веки, чтобы не видеть себе подобных, захлебываясь от отвращения к непрерывно движущейся человеческой массе. Одна из тех, кто, ненавидя службу, направляется утром на работу, кто, ненавидя дом, возвращается в семейное логово, чтобы скорее поесть и уткнуться в голубой мерцающий ящик, полный вранья и несбыточных иллюзий, крошечное окошко в трубе духовного мусоропровода. Я стану одной из тех, кто умрет, не оставив никакого следа на земле, превратится в горстку пыли, которую гонит по однообразной степи холодный суховей – все дальше и дальше, пока не рассыплется по песчинке, по атому, не сгинет бесследно в студеных просторах небытия…. Ибо кто я без Организации? Навсегда забрав мою душу, она вернет мне лишь бренное смертное тело. Без нее я – никто…