Репетиции ансамбля проходили в клубе НКВД, мрачном здании с цокольным этажом, облицованным черным гранитом. Интерьеры украшали бюсты Сталина, шесть мраморных портретов, исполненных придворными скульпторами в стиле поздней Римской империи.
Однажды начальник вызвал всех к себе в кабинет – он помещался на втором этаже – для очередного инструктажа. Раздался звонок, хозяин подбежал к аппарату.
– Тимофеев у телефона. Да, Лаврентий Павлович. Слушаюсь. Да. Да. Будет исполнено. Есть.
Он бережно положил трубку на место, оглядел свое войско, сел в кресло и медленно, растягивая слова, произнес:
– Ну, а теперь по-го-во-рим...
Подобные сцены повторялись несколько раз. Кто-то заметил, как будущий полковник во время этих переговоров манипулировал рукой под столом – отключал телефон... И все же ансамблю повезло: начальник оказался человеком незлобивым, порой даже заботливым. В конце 1941 года, когда немецкие армии подошли к столице, он помог эвакуировать из Москвы семьи участников ансамбля, а когда Вольпин и Эрдман угодили на фронт, он разыскал их там и обеспечил бронью и работой.
В штате ансамбля числился комиссар, а также строевой лейтенант, которому участники подчинялись в качестве рядовых солдат.
Когда до выступления в Кремле оставалось не более недели, начальник вызвал всех к себе.
– Имеется важное задание: создать песню о железном наркоме. Задание срочное, ответственное. Чтобы тексток и мотивчик сами в ушко ложились.
Сказал и выдернул из носа волосок.
– Ну, у кого какие предложения? Все переглянулись, наступила тишина.
Внезапно поднимается писарь:
– Товарищ начальник, есть и тексток, и мотивчик.
– Ну, что ж, давай,– сказал неуверенно полковник. Шею Бучинского украшал целлулоидный воротничок, тогда носили такие – вытер тряпочкой и чистый опять. Он напрягся, шея налилась кровью, и запел:
Цветок душистых прерий,
Лаврентий Палыч Берья-а-а...
Все оцепенели. Полотер вскочил, подбежал к двери, распахнул ее, выглянул, захлопнул, вернулся на середину кабинета, опять кинулся к двери, снова распахнул, закрыл, повернулся к подчиненным и тихо так сказал:
– А ну... брысь... брысь все... отсюда!
Кабинет мгновенно опустел, люди собрались на железной винтовой лестнице. Смеяться нельзя, да и кто в такой ситуации осмелился бы улыбнуться...
Эрдман повернулся к писарю:
– Т-ты ш-што, сс-у-ма сошел, ш-што ли?..
– Ребята, вы меня извините, я с утра... взбодрился немного... У меня весь день в голове крутится: «Берия– прерия, прерия – Берия, Берия – прерия».
Подошло время генеральной репетиции. В последний момент стало известно, что программу концерта будет принимать сам Лаврентий Павлович.