О графах и графоманах, или Почему я не люблю Льва Толстого (Логинов) - страница 5

Однажды, перечитывая Пришвина, я остановился на описании играющей лисы. «Пастишка разинута,» – вот оно, слово! Не знаю, какой кровью далось оно Пришвину, возможно, выплеснулось само безо всякого труда. «Читателя не интересует писательский пот», – говорил Максим Горький. Важен реультат. Михаил Пришвин – писатель, Лев Толстой – халтурщик.

Кстати, если подставить пришвинское слово в толстовский рассказец, то получится еще хуже, чем было. Единственное правильное слово в куче мусора будет звучать особенно фальшиво. За примерами не надо далеко ходить. В романе «Война и мир» Лев Николаевич употребляет красивое слово «гвоздить», употребляет нудно и настойчиво, раза четыре кряду, чтобы всякий доспел заметить, как он, граф Толстой черпает в народной речи. И от этого повторения слово гаснет, превращаясь в нечто скверное.

е) Есть еще один вид текстуальной ошибки – откровенная реникса, случайно проскользнувшая в тексте. Нечто вроде фразы из рассказика «Гроза»: «Катя взяла Машу на спину, сняла чулки, перешла речку…» Хвала аллаху, подобные ляпы даже у Толстого встречаются не слишком часто, во всяком случае, в рассказе «Черепаха» их нет.

Чтобы сохранить объективность, следует обратиться и к взрослым сочинениям Толстого, проверить, правда ли и там столь велико количество ляпов. Снимаю с полки первый попавшийся том, открываю наугад. Первые три предложения вполне ординарны. А вот четвертое – шедевр: «Она уже не плакала, но, облокотив свое еще красивое худое лицо, уставилась глазами на догоравшую свечу и думала о том, зачем она вышла замуж, зачем столько солдат нужно, и о том еще, как бы ей отплатить столяровой жене». Полный набор преступлений против русского языка! Теперь стоит поглядеть, что это я процитировал… «Поликушка» – не читал и, теперь уже ясно, что читать не буду.

Делаю вторую попытку. Палец сходу упирается в нечто монструазное: «Пятое то, что в нашем обществе, где влюбление между молодым мужчиной и женщиной, имеющее в основе все-таки плотскую любовь, возведено в высшую поэтическую цель стремлений людей, свидетельством чего служит все искусство и поэзия нашего общества, молодые люди лучшее время своей жизни посвящают: мужчины на выглядывание, приискивание и овладевание наилучшими предметами любви в форме любовной связи или брака, а женщины и девушки – на заманиванье и вовлечение мужчин в связь или брак». Комментарии излишни. Более густую смесь канцелярита с псевдонаучной терминологией трудно себе представить.

Мне могут возразить, что данное чудовище взято не из художественного текста, а из послесловия к «Крейцеровой сонате». Однако, я глубоко убежден, что у художника все должно быть художественно, иначе это не художник. Интереса ради загляните в собрание сочинений Дмитрия Менделеева. Даже в самых специальных работах вы увидите образцы блестящего русского языка. Труды Марковникова, Кучерова, Бородина можно смело отнести к вершинам изящной словесности. Александр Энгельгардт одинаково художественно писал и очерки для журнала «Современник», и статьи об амидах неорганических кислот. Причем такое положение было не только в русской литературе. «Lettres choisies» Ги Патена являются вершиной французской литературы, без них невозможно представить ни творчество Сирано де Бержерака, ни утонченные «Письма» мадам де Совиньи. А ведь Патен был врачом, перед нами специальные научные труды! Луи Пастер был избран в Академию не за научное содержание своих работ, а за их блестящее литературное оформление. Один лишь Лев Толстой позволяет ставить себе двойную планку и гнать заведомую халтуру.