— Нет. Но… что все это значит?
Улыбка его погасла, и лицо вновь стало непроницаемым.
– Я служу лорду Кромвелю. От его имени я убедил судью предоставить вам дополнительное время. Этот упрямый осел жуть как не хотел этого делать. Но лорду Кромвелю не принято перечить. Уж это вы не хуже меня знаете.
– Но почему Кромвель?
– Он не прочь с вами потолковать, сэр. Он здесь, рядом. В Роллз-хаусе. И просил меня препроводить вас туда.
От неожиданного поворота дел у меня заколотилось сердце.
– Но зачем? Что ему от меня нужно? Мы не виделись с ним почти три года.
– У него к вам есть некоторое поручение, сэр. – Барак поднял брови и, широко открыв свои карие глаза, уставился на меня откровенно наглым взглядом. – Две недели жизни девчонки – предварительная плата за ваши услуги.
Провожая глазами Барака, торопливо шагавшего к конюшням, я чувствовал, что сердце мое бешено колотится, а щеки горят. Мне было прекрасно известно, что лорд Кромвель не чурается запугивать судей. И все же я полагал, что он по мере возможности пытается улаживать дела законным путем и отнюдь не считает грубый наскок лучшим способом разрешения всех противоречий. Да и такой человек, как Барак, вовсе не подходил для выяснения отношений с судьей. Впрочем, Кромвель, возвысившийся до положения первого министра, по-прежнему оставался сыном содержателя харчевни из Путни. Поэтому он охотно прибегал к услугам людей низкого происхождения, разумеется в том случае, если они были достаточно сметливы и решительны. Но, господи боже, чего Кромвель хочет от меня? В последний раз, расследуя по его поручению дело об убийстве, я погрузился в пучину злых страстей, о которой до сих пор вспоминал с содроганием.
Барак вскочил на прекрасную гнедую кобылу с лоснящимися гладкими боками. Пока я седлал Канцлера, он выехал из конюшни и начал нетерпеливо гарцевать перед дверью.
– Готовы? – процедил он сквозь зубы. – Его светлость хочет увидеть вас немедленно.
Выехав на улицу и поудобнее устроившись в седле, я принялся украдкой разглядывать своего спутника. Как я уже успел заметить раньше, жесткий взгляд свидетельствовал о суровом нраве, а крепкое сложение – о том, что он сумеет постоять за себя в любой схватке. На бедре у него висел меч, за пояс был заткнут кинжал. Однако же в колючих глазах несомненно светился ум, а уголки большого чувственного рта были слегка подняты вверх, словно Барак собирался осыпать кого-то насмешками.
– Подождите минуту, – бросил я, увидев, что через двор к нам бежит Джозеф. На пухлых его щеках рдели красные пятна, шляпу он судорожно сжимал в руках. Я сообщил ему, что судья Форбайзер изменил свое решение, однако не стал объяснять причины.