Вот это меня и угнетало. Где Тереза могла откопать такого образцового администратора?
– У себя на работе, – ответила она на мой вопрос. – Ведь ты же знаешь, что я никуда не хожу по вечерам!
Тереза работала гадалкой. Она предсказывала будущее в маленьком пассажирском автоприцепе чешского производства, который Хадуш, Мо и Симон отрыли неизвестно где и установили на четырех бетонных плитах на бульваре Менильмонтан, у стены кладбища Пер-Лашез. И даже если на дворе валил снег, бушевал ураган или стояла невыносимая жара, перед автоприцепом Терезы выстраивалось в очередь, кажется, все человечество. Однако, несмотря на все мое воображение, я не мог представить себе безупречную голову Мари-Кольбера, с гордостью возвышающуюся над толпой посетителей Терезы.
И тем не менее это было правдой: Тереза никогда не лгала.
– Ты знаешь, ко мне за консультацией обращаются самые разные люди, ведь в Париже есть еще кое-что, помимо Бельвиля!
Ладно. Вернемся к тому ужину: теперь-то я знаю, почему мне тогда было не по себе. Я понял, в чем была причина моей рассеянности. Это все из-за поляроидной фотки – фотографии счастливой пары, которую сделала Клара. Она положила фото на скатерть рядом со мной, и ушла на кухню, чтобы принести очередные блюда, а потом о нем и забыла. Мне никогда не нравились поляроидные снимки… сероватая, постепенно разлагающаяся туманность… лица, неожиданно всплывающие из глубины… самопроизвольное рождение образа… неконтролируемое насыщение цветом… и, наконец, восторженное поминание настоящего, только что ушедшего в прошлое… нет, есть во всем этом какое-то химическое таинство, от которого во мне зарождается страх первобытного человека… страх перед откровением, наверное, страх перед тем, что мы увидим, когда все откроется. Да, для меня тот треклятый ужин прошел в ожидании, когда на расплывчатом квадратике желатина появятся Тереза и Мари-Кольбер. Ну и пришлось же мне потомиться, пока не проклюнулась эта идеальная парочка! Первой появилась Тереза. Углы Терезы. Так проводят первые штрихи, когда делают эскиз. Сначала угловатая и желтоватая Тереза. Затем чахоточная краснота ее щек – только щеки, остального лица пока еще не видно… ах да, еще поперечная кровоточащая линия ее растянувшихся в улыбке губ – Тереза впервые в жизни накрасилась губной помадой… Но кому же она улыбается? На фотографии нет ни малейшего следа Мари-Кольбера. Тереза проявлялась одна в пустоте, постепенно заполнявшейся первыми деталями интерьера. Может, я в тот момент испугался? Может, сказал я себе, Тереза подцепила вампира, который, покинув Пер-Лашез, встал в очередь в автоприцеп, чтобы высосать из нее всю кровь? Наверное, что-то вроде того, если судить по облегчению, которое я испытал, когда наконец увидел, как на фотографии стала вырисовываться бледная масса инспектора финансового контроля первого класса… сначала его безукоризненный костюмчик… затем он сам в костюме… и, наконец, его лицо, которому улыбалась моя сестренка Тереза.