И так продолжалось до тех пор, пока Тереза, которая, скажем между делом, оказалась более чем способной ученицей, изобретательной до бесконечности, как всегда случается, когда отдаешь и тело, и душу ради того, чтобы сбылись твои мечты, пока Тереза не оставила их там ни живых ни мертвых – в этом состоянии я их тогда и застал, – совершенно опустошенных, лишенных жизни, которой они ее наполнили, короче говоря, она покинула изнемогающую парочку и под льющуюся из окон брань соседей Тео побежала к такси, что медленно катило по улице, высматривая клиентов, «я хотела вернуться до рассвета, боялась, что ты будешь меня ругать, Бенжамен», вот, собственно, и вся история, а заместителю прокурора Жюалю Тереза ничего не сказала не только ради того, чтобы спасти честь Тео или Эрве, нет, Тереза сохранила честь Гомосексуализму, с большой буквы «Г», ни больше ни меньше, вот что она сделала, и это было восхитительно!
Тео визжал от восторга.
– Восхитительно! – вторил ему Эрве. – Тереза была просто восхитительна!
Восторг достиг своей кульминации.
И стал постепенно стихать.
Хотя еще долго раздавались восклицания «восхитительно, восхитительно с половиной, дважды восхитительно», а Тереза продолжала рассказывать, как Тео с Эрве, не жалея красок, расписывали ту восхитительную, возвышенную ночь, чтобы вытащить ее из тюрьмы. Наверное, именно их геройский поступок оказал столь сильное впечатление на инспекторов Титюса и Силистри.
– Выслушай, Бенжамен, выслушай внимательно, что они сделали ради моего освобождения.
***
Да ничего особенного, по словам Тео.
– Когда ты выскочил из моей квартиры, Бен, мы выпили приготовленный тобою кофе и провели минут десять под ледяным душем.
Они сходились с Терезой во мнении относительно несовместимости любви и воды, признавая, однако, что последняя полезна для военных целей. В воде закаливают клинки, чтобы сделать их еще острее. Ибо они четко понимали: им необходимо вооружиться ясностью ума и трезвостью взглядов, поскольку впереди их ждала серьезная военная кампания. Им предстояло взять штурмом социальную крепость, и в глубине этой крепости им нужно было захватить сам донжон – главную башню крепости, – вырвать Терезу из мрачного здания на набережной Орфевр, которое в человеческой памяти сохранилось как зловещая Консьержери[28]. Итак, они были алиби Терезы. Но кто же поверит им? Вызовут ли доверие их показания? Они чувствовали в себе силы победить профессиональную подозрительность полицейских – в конце концов, они были посланцами правды, – но не предрассудки доблестных стражей порядка. Их потуги представить историю правдоподобной могли оказаться тщетными. Им не поверят. Не им. Не поверят, что они годятся на это. Чтобы они доставили наслаждение женщине – они? – ни за что не поверят. Было от чего прийти в уныние. Другими словами, можно было сказать, что у Терезы не оставалось никакого алиби. Тем временем ледяная вода продолжала вершить свое дело, то есть оттачивать ум. Вопрос о том, кого же осенила идея – Тео или Эрве, – вызвал побочную дискуссию, немного язвительную, немного нежную, которую я тут же пресек, и мы вернулись к основной теме истории. У одного из них появилась