Джиа сидела под сводчатым куполом в третьем ряду от алтаря, ожидая умиротворения.
Медленно дошла от Саттон-сквер до собора Святого Патрика. Не совсем понимала, зачем пошла, бессознательно направилась в ту сторону, выйдя погулять, отдохнуть от работы. На Пятой авеню прошла мимо Святого Патрика и вернулась, стремясь окунуться в спокойную, мирную религиозную атмосферу. Только пока ничего не выходит.
Впрочем, приятно сидеть в уединении в огромном каменном пространстве, отрезанном от суетливой реальности за высокими дубовыми дверями, огражденном от всяких призывов из дома в Астории.
Сидя в одиночестве, она смотрела на толпы шнырявших туристов, католики осеняли себя крестным знамением у купели со святой водой и ставили свечи, другие торчали вокруг, разевая рты на готические арки, кресты вдоль боковых стен, статуи выше человеческого роста, гигантское распятие, золоченый алтарь...
Память вернулась к годам учебы в начальной школе Богоматери Упования в Оттумве. Не особенно католический городок, хотя ведь и Айова не особенно католический штат. Детей католиков вполне хватало для местной церковной школы, где преподавали сестры из монастыря. Из всей команды в черном облачении навсегда запомнилась сестра Мэри-Барбара, известная под прозвищем Мэри-варвар. Не потому, что Джиа ее сильно любила, ровно наоборот — потому что до смерти боялась.
Сестра Мэри-варвар была католическим двойником баптистского проповедника, грозящего всем и каждому адскими муками, вечно живописующего уготованные грешникам страсти, ужасные кары, которым любящий милосердный Господь подвергает ослушников. Нескончаемые страдания за пропущенную субботнюю мессу, за нерадивое участие в пасхальной службе... Маленькая Джиа безоговорочно верила, жутко боясь умереть со смертным грехом на душе.
К счастью, при монастыре не было средней школы, что позволило ей окунуться в море беззакония, именуемое муниципальной школьной системой. Тем не менее она осталась католичкой, посещая лекции и танцы Молодежной католической организации.
А в восьмидесятых раз навсегда откололась. Не утратила веру в Бога, не увлекаясь ни атеизмом, ни даже агностицизмом. Бог есть, как ей отлично известно. И не менее точно известно, что Он не особенно интересуется происходящим в мире. Может быть, наблюдает, только определенно не вмешивается.
Представлявшийся детскому взгляду строгим и величественным ветхозаветный Бог теперь кажется капризным вспыльчивым подростком, не умеющим держать себя в руках, устраивая потоп, насылая чуму, уничтожая перворожденных младенцев целого народа. Новозаветный Бог гораздо симпатичнее, но где-то по дороге понятия спасения и проклятия утратили смысл. Ты не просишь, чтоб тебя родили на свет, но уж если родился — либо верь, либо терпи в аду вечные муки. Легко было верить в ветхозаветные времена, когда Он зажигал кусты, разверзал моря, посылал заповеди на каменных скрижалях. Потом Бог отстранился, перестал взвешивать человеческие деяния, но по-прежнему требует веры. Как-то несправедливо.