– Теперь вам уже ничто не может помочь. Вы неудачно выбрали себе родину. Австрии больше не существует. Во всяком случае – для вас.
Прошло еще несколько дней, и Кертнера вызвал к себе капо диретторе.
В тот день дежурил Карузо, и он сопровождал заключенного 2722 в канцелярию. Пока они шли по длинным коридорам, по лестнице, через тюремный двор, Карузо успел выложить заключенному 2722 множество музыкальных новостей.
Карузо выразил свой восторг по поводу последних гастролей русского певца Шаляпина, а потом остановился возле чахлого персикового дерева, выдержал паузу и пояснил:
– На русском морозе сохраняется и молодость и хороший голос. Впрочем, что я с вами об этом говорю, – он сдержал улыбку. – Вы же в России никогда не были и не знаете, что такое настоящий русский мороз. А я. слышал, в России можно даже глаза обморозить…
Заключенный 2722 не поддержал разговора Карузо на русские темы, он прошел весь двор молча…
– По-видимому, вам известно о событиях в Вене? – этим вопросом Джордано встретил Кертнера.
Он поинтересовался, как себя чувствует заключенный, а Кертнер пожаловался на холод и голод. На дворе середина марта, а каждый камень в тюрьме промерз до основания.
– Назовите, пожалуйста, свое настоящее имя, сообщите, пожалуйста, откуда вы родом, и все ваши невзгоды быстро окончатся, – любезно посоветовал капо диретторе; он говорил тоном дружеского участия.
– Мне сознаваться не в чем.
Кертнер стоял изможденный, с трудом удерживаясь от кашля, пряча за спиной опухшие руки с перебинтованными пальцами, но при этом не опускал головы и смотрел на Джордано со спокойным достоинством, отлично понимая, что приглашение в этот кабинет и весь разговор ничего хорошего ему не сулят.
Лицо капо диретторе было непроницаемо. Ах, если бы Этьен мог сейчас знать, что скрывается за лысым черепом, вяло обтянутым кожей; весь череп в складках, в морщинах, будто когда-то он был объемистее, а теперь съежился.
– Помнится, как только вы попали ко мне, я вас уговаривал облегчить свою участь. Будем откровенны. Чего вы боитесь? Никто не ведет стенограмму нашей беседы. Следствие давно закончено. Мужской разговор без свидетелей, наедине.
– Вы ошибаетесь, синьор, есть свидетель. Вот он! – Кертнер показал подбородком на портрет Муссолини, висящий над директорским столом. – Полагаю, этот свидетель не даст показаний в мою пользу. Он – свидетель обвинения.
Лицо Джордано сразу стало отчужденным.
– Мы с дуче слишком разные люди, – усмехнулся Кертнер. – Единственно, что меня с ним объединяет, – мы оба летчики-любители…
– Сыскной агент проверил вашу легенду на месте, – перебил Джордано сухо. – Ваши паспортные данные оспариваются муниципальным советником в Вене. – Джордано снова заглянул в бумагу, лежащую на столе. – Отныне вы лишены прав гражданства, ваш паспорт аннулирован. Таким образом, в глазах нашей юстиции вы перестали быть иностранцем. Независимо от того, кем вы являетесь на самом деле – русским, сербом или австрийцем…