возопил в душе Вацлав Збигневович. Через мгновение снова зашипела реактивная граната, громыхнуло так, что пошатнулись стены. Посыпались битые кирпичи. Боевики Витрякова побежали к подбитой машине, размахивая автоматами, издали напоминавшими палки, которыми неандертальцы пытались добить свалившегося в заблаговременно вырытую яму мамонта. Они подошли почти вплотную к изувеченному стальному чудищу, прежде чем опять проснулись спаренные зенитные пулеметы. БТР огрызнулся, боевики залегли. Те из них, что успели сделать это.
Бонифацкий кряхтя, начал спускаться с табурета, лихорадочно обдумывая, что предпринять. Витрякова во дворе он не заметил, впрочем, это еще ничего не значило, конечно.
Трудно сказать, какое бы решение, в конце концов, посчитал правильным Вацлав Збигневович, и что бы потом из этого вышло, но тут вмешалась посторонняя сила, чтобы превратить множество неясных, призрачных эскизов еще не состоявшегося будущего в кристаллически-четкую картину настоящего. Картина оказалась, мягко говоря, неприятной. Дверь распахнулась от пинка, такого сильного, что при столкновении со стеной ее ручка оставила выбоину в штукатурке, похожую на след от пули.
– Стоять, жабы, не двигаться! – приказали с порога каким-то странным и страшным, лязгающим голосом неисправного механизма со свалки роботов. Вслед за чем обладатель голоса ввалился внутрь помещения. Его внешность оказалась под стать голосу, она наводила на мысли о льдах и торосах, полярных сияниях и морских леопардах, соскальзывающих в проруби со студеной водой. Волосы, брови, ресницы и неряшливую щетину на щеках и подбородке незнакомца покрывал толстый слой инея, который Бонифацкий сослепу принял за муку, вывернутую на этого человека из мешка. Губы пришельца отливали синевой антарктических айсбергов, расстегнутую на груди рубашку и рваные джинсы припорошил снежок. Из-под брюк торчали босые ноги 46-го размера, цвета редкого голубого мрамора.
Сидевшая у стены Юлия, разглядев незнакомца, завопила от ужаса, вспомнив о злом Деде Морозе, которым ее пугала в детстве старшая сестра, пока не скончалась от передоза. Сестра утверждала, что если добрый дед в красной шубе тащил в своем безразмерном мешке подарки отличникам и хорошистам, то его злой антипод приходил за двоечниками и прогульщиками, и у него тоже был мешок. В нем злой дед мороз (сестра Алька называла его Снежным человеком) уносил тех незадачливых детишек, кому, например, светило остаться на второй год за двойки и неудовлетворительное поведение. «Алька! – надрывалась маленькая Юлька, поскольку еще не знала, что станет женой уголовного авторитета и любовницей крупного бизнесмена, а из своей справки о неоконченном среднем сделает бумажный самолетик, потому как на х… оно нужно, образование это сраное, – я больше не буду, скажи ему, я буду вести себя хорошо! Пускай за мной не приходит, этот твой Снежный человек! Я буду учиться на хорошо и отлично, как завещал добрый дедушка Ленин!».