Тина словно почувствовала на себе взгляд, легкое дуновение, еле заметный то ли холодок, то ли жар. Кровь прилила к щекам, когда она обернулась – Евлалия устремила на нее свой томительный взгляд, полный неизбывной тоскливой неудовлетворенности… Портрет стоял немного не так. Тина подошла, подняла его – так и есть. Кто-то сдвигал его с места! Вот след от рамки – он не успел покрыться пылью, как все вокруг.
– Кто-то трогал портрет!
– Ты уверена? – Людмилочка подошла поближе. – Кому он нужен?
– Это ваша мама? Какая странная фотография, – удивился Влад.
– Ну, что вы! Это – известная оперная певица, знаменитая примадонна, Евлалия Кадмина. Она умерла давно. Еще в прошлом веке. Этот портрет вообще не имеет ко мне никакого отношения, – мне его подарил Альберт Михайлович. Он говорил, что я похожа на эту женщину.
Тина вздохнула. Настроение окончательно испортилось.
– Интересная дама, – подтвердил Сиур, – у нее прямо-таки аура порочной чувственности, что-то извращенно-эротическое… А с виду святая, наивная открытость, девичья порывистость. Очень редкое сочетание в женщине. Своенравна, судя по всему, была необычайно.
– Да уж. – Людмилочка улыбнулась. – Вы должны благодарить провидение, что мы не такие. Эта дама показала бы вам, где раки зимуют!
Сиур только теперь понял, чем так притягивал его портрет Евлалии, – сходство с Тиной просто поразительное. В глаза не бросается, потому что прически разные, одежда. Фигура у скандальной певицы, по всему видно, пышная, – а у Тины более тонкая, кость хрупкая, изящная. Но вот в глазах бес и у той, и у другой.
Он снова вспомнил глаза Веры – холодные, и будто стеклянные. Они почти никогда ничего не выражали, кроме примитивных эмоций. Даже в минуты страсти – одно только животное удовольствие.
– Люди слепы, как кроты. Но самое страшное, что они не подозревают об этом, а значит, почти не имеют шансов на прозрение.
Сиур сказал это вслух, а про себя подумал:
– Они смотрят, но не видят; ощущают, но поверхностно, без глубоких, истинных чувств, которые одни только и составляют душистый мед из сердцевинки цветка, за которым стоит лезть на самую крутую вершину, с риском сорваться и разбиться насмерть. Ибо смерть – это еще далеко не самое ужасное.
– Чего это тебя на романтическую философию потянуло? – усмехнулся Влад. – Впрочем, меня тоже что-то в последнее время…
Он смутился и замолчал.
– Что я вижу? Верный товарищ краснеет!… Это надо записать с обязательным указанием точной даты. В последний раз такое с тобой случалось, если не ошибаюсь, – в классе эдак третьем, когда ты схватил за косичку какую-нибудь Леночку, а она стукнула тебя книжкой по голове.