— Пьяная скотина!
Она произнесла это вяло, не зло и даже без раздражения. Именно тогда Лемех задумчиво сказал:
— Я не ошибся.
— В чем, собственно? В том, что привел это животное в дом?
— При чем здесь животное? Баранов нужно стричь. Вот и привел. А не ошибся, когда женился на тебе.
— Вот это новость! Что это, поздняя страсть? Или ранняя мудрость?
— Ни то ни другое — констатация факта. Они — он имел в виду ту самую десятку олигархов, в которую входил, сейчас в очень щекотливом положении. Ну не все, конечно. Первые жены — сама видишь, что такое. Клуши, без слез не взглянешь. А жениться на двадцатилетней говядине с копытами — это тоже, знаешь… рискованная операция и весьма.
— Говядине?
— Ну, иногда их так называют, этих, с ногами, но без мозгов. А что — говядина, по-моему, очень точно.
— И что же?
— Ничего. Я умный — я тебя выбрал, когда ничем этим даже не пахло. Посему можешь быть спокойна. Развод тебе не грозит. Ну, трахну на стороне какую говядину, тебя это, по-моему, не слишком волнует. А так — в горе и радости, в болезни и в чем-то там еще… Слушай, а давай венчаться? Красиво и… вообще, чтобы уж наверняка.
— Ты в себе сомневаешься — или во мне?
— В себе, конечно, ты ж у нас правильная девочка… А, девочка? Слушай, да сними ты эти лохмотья… Дыра ужасная, просто неприлично. Помочь?
— Ну помоги…
В конце концов, он был муж. К тому же тридцатишестилетнее тело не всегда внимало гласу рассудка, иногда ему просто хотелось плотских радостей. И с этим тоже приходилось считаться. Поднимаясь следом за мужем по широкой мраморной лестнице в спальню, Лиза с неожиданной тоской подумала: «Господи, неужели и вправду теперь навсегда — и в горе, и в радости?…»
Год был 1993-й. В том году мы и познакомились с Лизой, потому что поселены были по соседству. Именно поселены — мужья синхронно схлопотали тогда государственные дачи по соседству, в Ильинском. Небольшие двухэтажные коттеджики. Однако ж — на Рублево-Успенском шоссе, за зеленым «политбюрошным» забором, под охраной всемогущей стражи самого президента, и — главное! — в тесном соседстве с крупными государевыми чиновниками, дружбы с которыми в ту пору исподволь добивалась молодая капиталистическая поросль. Ее принимали радушно по одной простой причине — в нужные моменты они умели быть фантастически щедрыми и предупредительными. Стоило напыщенной матроне — супруге одного из президентских сподвижников — вскользь посетовать, что муж озадачил ее вечерним приемом гостей, сосед немедленно хватался за телефон. Вечером гостей матроны обслуживал один из самых дорогих московских ресторанов. Заказывали все: закуски, напитки, бригаду официантов, во главе с расторопным метрдотелем. Et cetera… Мелочь. Так и продавались — не задорого. История с прожженным платьем стала началом нашей — не дружбы, нет, для дружбы каждая из нас была слишком закрыта, слишком глубоко погружена в собственный панцирь и собственные комплексы, — приятельства. Именно так.