Марина пожала плечами.
— Что это значит? — встрепенулся Бондарев.
— Ну... Я не знаю, где она. После того, как мы закончили школу, я ее не видела.
— Но она в городе?
— Вряд ли.
— А ее родители в городе?
— Отчим — да, в городе. Настина мама...
— Что?
— Ее убили. И после этого Настя пропала.
Это было жутко, неправильно и негуманно, но, когда Марина негромко, будто опасаясь этого слова, произнесла «убили», Бондарев испытал животный восторг каждой клеткой своего тела.
Потому что с этим словом и с этим моментом он понял: «Это оно!»
Это было то, что они искали. Пока еще оставалось непонятным, что именно кроется за новым именем, за Настей, но это был очевидный и правильный след, все еще горячий даже по прошествии стольких лет.
Но самое удивительное и самое страшное было в том, что Малик не солгал в сути своего рассказа.
И судя по последним словам Марины, этот рассказ имел зловещее продолжение, развернувшееся уже без участия Малика.
«Ее убили. И после этого Настя пропала».
Эта фраза много чего означала, но главным было вот что — Химик не оставил Волчанск без внимания. После девяносто второго года он продолжал присматривать за интересовавшей его девочкой.
А потом вмешался снова.
Чем это закончилось для ее матери — Бондарев и Белов знали. Чем это закончилось для Насти Мироненко, можно было только догадываться.
И у Бондарева были на этот счет самые плохие предчувствия.