Лицо Тентачи было спокойным.
– Хурр! Пусть Брат Двух Солнц останется там, куда попал, – произнес битсу-акк. – Я сожалею о нем не больше, чем о дырявой шкуре, сломанном шесте или куске гнилого мяса. Но ты, хозяин, ты!.. Разве ты не станешь новым Трубачом? Это ведь так просто, так легко! Спусти с неба огонь или сотвори другое чудо, и все будут грызть камни у твоих подошв!
– Просто и легко не значит правильно, – ответил Ивар, вытягивая руку в сторону открывшегося ущелья. – Тебе сюда, Тентачи. Езжай и помни мой совет. И еще помни: ты должен закончить Песню о Светлых и Темных Равнинах. Не только закончить, но и спеть ее во всех Очагах.
Битсу-акк повернул скакуна. Он не произнес ни слова, только склонил голову, и его барабан вдруг зарокотал глухо и печально.
Фигурка всадника удалялась, делалась все меньше и меньше на фоне скал и обрывистых склонов. С запада накатывался топот, а вместе с ним – облако пыли, скрип колес, звон оружия, гул тысяч голосов. Шас-га шли в страну обетованную.
– Прощай, певец, прощай, друг мой… – шепнул Тревельян и открыл врата. Утесы в дальнем конце ущелья внезапно исчезли, и в небе вспыхнула вторая пара солнц. Под их лучами серебрилось озеро, и от его берегов до той границы, что отделяла иллюзию от реальности, желтел и волновался под ветром ковер из сочных трав. Вдали виднелась темная полоска леса, и на равнине тут и там стояли рощи и отдельные деревья мфа и сеннши; их огибала излучина реки, и ее воды были так прозрачны, что не мешали разглядеть цветную гальку дна. Над этим чудным краем нависло сероватое, с оттенком охры небо, такое же, как всюду на Раване, но в нем, как обещание дождя, парили облака.
– Сам Бааха не узнает, где здесь правда, а где ложь, – молвил Тревельян, любуясь этой картиной. Ему показалось, что битсу-акк, ставший совсем крохотным, вскинул, торжествуя, руки и погнал яхха прямо к миражу. Далекий грохот барабана долетел до Ивара, но теперь он звучал не глухо и печально, а с ликованием.
Первые шеренги всадников свернули в ущелье, и шум сделался сильнее. Очаг за Очагом, отряд за отрядом они ехали мимо Ивара, едва замечая его, приподнимаясь на спинах скакунов, вытягивая шеи; ехали с воплями восторга, зачарованные открывшимся впереди миражом. Белые Плащи, Люди Песка, Люди Ручья, Люди Молота, Мечущие Камни, Зубы Наружу, Пришедшие С Края, Сыновья Ррита… Странно, но они уже не казались Тревельяну уродливыми; он словно не видел длинных рук, огромных ртов, кожи цвета серого гранита, свирепых узких лиц, пигментных пятен, вытянутых челюстей и пальцев, похожих на когти хищной птицы. Все-таки это были люди, пусть не похожие на терукси и землян, на фаата и кни'лина, но уж никак не страшнее хапторов. Может быть, они даже перестанут есть других людей, как повелел Бааха, и через тысячу-другую лет назовут своих щенков детьми, а самок – женщинами… «Может быть, – думал Тревельян, – это случится через несколько веков, и он увидит перемены, пусть не сам, а глазами своего потомка, если его разум будет сохранен в памятном кристалле…» Но, говоря по правде, на такую честь он не рассчитывал.