– Молчи и следуй за мной.
Человек повернулся, что-то скрипнуло, растворилась другая дверь, за ней открылся коридор, проложенный в толще стены, узкий, длинный и мрачный, освещавшийся сквозь редкие бойницы у сводчатого потолка. Не коридор, а тараканий лаз или крысиная нора.
– Иди!
Семена подтолкнули в спину, мышцы его напряглись, но он, ссутулив плечи, шагнул куда приказано. Похоже, началось! – мелькнула мысль, и он еще больше согнулся, стараясь казаться не таким огромным – скорее, безобидным и даже испуганным. Он вдруг ощутил, что находится среди врагов, которым нельзя раскрывать ни силу свою, ни другие таланты, ибо внезапность тоже была оружием – возможно, пострашней секиры.
Они повернули в другой коридор – видимо, во внутренней стене; снова что-то скрипнуло, зашелестело, и Семен очутился в глубокой темной нише, будто в каменном ящике, запрятанном среди пьедесталов пятиметровых изваяний. За ними в сумрачном величии застыл огромный зал размером с футбольное поле; подпиравшие свод колонны тянулись вверх, раскрываясь цветочными лепестками или метелками папируса, свет, падавший сквозь окна центрального нефа, озарял потолок, расписанный золотыми звездами, и отражался в мозаике пола – пестрой и будто бы переливавшейся всеми цветами радуги. Дальше стены раздавались распахнутыми вратами, и в их широкий проем Семен увидел лестницу, пилоны с трепещущими на вершинах флагами и часть храмового двора, выходившую к Царской Дороге.
Он был в главном зале святилища. И не один – крепыш с плетью дышал в затылок, а в ярких лучах, что падали в окна нефа, на расстоянии шагов шестидесяти или семидесяти, виднелись четыре фигуры. Софра и Хоремджет – друг против друга; верховный жрец в леопардовой накидке, с длинным изогнутым посохом, военачальник – в шлеме и кожаных доспехах, с кинжалом и секирой на перевязи. За Софрой, чуть отступив, стоял Рихмер, а рядом с Хоремджетом – воин из знатных, тоже в панцире и при оружии. Лицо его было Семену незнакомо.
– Стой здесь, – сказал бритоголовый, не приглушая голоса. – Стой и слушай! Так повелел Рихмер, хранитель врат.
– Не боишься, что и нас услышат? – полюбопытствовал Семен.
– Если не двинешься дальше статуй богов, ни речь, ни крик туда не долетят, – жрец кивнул в сторону нефа. – Но ты различишь каждое слово и каждый вздох. Ты в Ухе Амона, ваятель.
Скрипнула дверь, провожатый исчез, и в огромном зале воцарилась тишина. Четверо под световым потоком не двигались, застыв, как восковые фигуры: две – в белоснежных одеяниях, две – в коричневой коже панцирей и блеске бронзы. Потом рука Софры с длинным изогнутым посохом приподнялась, конец его гулко стукнул о камень, и Семен услышал: