Ага, смекаю я, значит, он уже больше не оживший Талейран. Отделяет себя от предка – похоже, ему полегчало. Может, теперь мы с ним договоримся?
– По-моему, вы придаете излишнее значение такой ерунде!.. – осторожно начинаю я. – Талейрана мир знает как великого политика, его авторитету трудно повредить такой ерундой, как записи какой-то камеристки.
– Не трудитесь, не тратьте слова, – отмахивается Дино. – Вам не понять, что такое фамильная честь. Вы обречены, вы и ваш спутник. Но я готов накануне смерти даровать вам прощение за все ваши злоумышления против меня, если вы откроете, где нашли дневник!
Ну да, черта тебе лысого. Ждите ответа!
– Неужели вам мало тех, кого вы уже убили? – бормочу я, словно по какому-то наитию. – Тех антикваров в квартале Друо… это же ваших рук дело, верно?
– Конечно, – важно кивает Дино. – Они не хотели сообщить мне, кому именно были проданы бюро работы Вернона и других мастеров, которые изготовили мебель для Мальмезона. Потом мы раздобыли адреса другим путем.
Знаю я этот путь… С помощью Бонифаса Фюре. Которого потом сунули в мусорный контейнер!
Кстати, не этот ли долговязый господин Дино был помощником «пирата» при «уборке мусора»? Помнится, униформа болталась на нем точно так же, как болтается элегантный пиджак. Или все-таки сюртук, если соблюдать исторические реалии?..
– Но теперь-то дневник у вас! – кричу я. – Зачем еще убивать? Зачем вам нужен человек, который купил это несчастное бюро?
– Всякий, кто прикоснулся к клевете, кто читал дневник Жизели де Лонгпре, должен умереть, – изрекает Дино, и я понимаю, что передо мной снова «типа в натуре» Талейран.
Господи боже! Не слишком ли много людей с раздвоением личности собралось сегодня на Марше-о-Вернэзон?!
Я не знаю, сколько было бы теперь лет князю Беневентскому, наверное, двести пятьдесят, никак не меньше, но для своего преклонного возраста он весьма проворен. Я и моргнуть не успеваю, как в его руке появляется пистолет, направленный на меня.
– Вы что, собираетесь стрелять прямо в лавке? – бормочу я. – Но на выстрел сбегутся люди! Вас схватят!
– Никто не посмеет меня тронуть! – высокомерно заявляет он, вскидывая подбородок. – Ибо я – Талейран!
Нет, нет, быть не может. Невозможно погибнуть только потому, что прочитала какие-то старые записи… Это же безумие!
Да. Но тем и страшно безумие, что у него нет ни логики, ни милосердия.
– А как же быть с вашим подручным? – с ненавистью бросаю я. – С Пьером Куси? Если у него в лавке загремят выстрелы и окажутся два трупа, полиция очень даже сможет его тронуть.