Эмма умирала от зависти. Вот удается же этой Бабалене быть красивой, и еще молодой, и яркой, и сияющей – такой, что ее скорее примешь за старшую сестру Мамаполины, чем за бабушку двух внучек, но при этом она твердо стоит на земле, она не гоняется за призраками, она благополучна, спокойна, в ней нет ни тени раздражения, ее не бьет нетерпеливая дрожь игрока, который поставил на карту все, что мог, и должен сейчас выиграть или проиграть, ей не мерещится в конце жизненного тоннеля некая осина, трясущая мелким листом, на которой качается веревочная петля, ибо всякого предателя непременно ждет возмездие на этом свете и на том…
Эмма завидовала этой Бабалене самой черной завистью всю дорогу до ипподрома. Но когда вышла из автолайна и направилась по дощатому помосту к белым шатрам, раскинутым посреди огромного зеленого поля, когда заслышала в вышине песню жаворонка, вдохнула непередаваемый, ни с чем не сравнимый запах свежескошенного сена, она вдруг спросила сама себя: ну чего ты дергаешься, подруга? Может, того света никакого и нет, и никого не ждет там всевышний судия с перечнем грехов, за которые непременно придется понести наказание. И вообще, почем ты знаешь, не исключено, что на эту Бабалену всего лишь надета маска счастья и благости, а на самом деле у нее сердце рвется на части, потому что она грезит о каком-нибудь недоумке, который ей в сыновья годится, и не знает, где он сейчас и с какой очередной юной красоткой направляется в постель. Воистину, у каждого в шкафу свой скелет, а от любви, как и от смерти, никто не застрахован!
Фанни ушла вчера от нее поздно, и Эмма не поехала на Оберкампф, а решила остаться ночевать на своей конспиративной явке на рю де Прованс. И горько об этом пожалела: всю ночь на респектабельной улице буянили какие-то перепившиеся поляки из близлежащего отеля, орали, пели, а урезонить их было некому. Французская полиция, как известно, бдительна только при свете дня. Днем на каждого парижанина приходится, кажется, по несколько полисье, как пеших, так и посаженных на велосипеды, автомобили или поставленных на роликовые коньки, ну а ночью – гори все огнем, однако полиции не дождешься!
Хотя нет, насчет «гори огнем» – это неправильное выражение. Парижские пожарные – самые мобильные и отзывчивые пожарные в мире. При внезапных родах люди частенько звонят не в «Скорую», которая может приехать очень даже не скоро, а именно к саперам-помпье (пожарным, стало быть), которые являются мгновенно.
Может быть, нужно было вызвать вчера их, чтобы утихомирили поляков? Жаль, никто не додумался…