Голос из-за ближней двери! Голос Романа!
Фанни сделала бесшумный шаг и припала ухом к двери. И тут же раздраженно стиснула губы: разговор шел на незнакомом языке. Видимо, по-русски, и скудного словарного запаса Фанни: «я тебя люблю», «трахни меня», «ну давай, еще давай» – того, чему она выучилась от Лорана, и «пусти меня к себе» – пополнения от Романа – здесь было явно недостаточно. Да и относились эти слова, выражаясь фигурально, к другому лексическому пласту.
Ну, ей только и оставалось, что вслушиваться в музыку голоса Романа, ловить его интонации. Иногда он говорил запальчиво, почти зло, явно стараясь убедить в чем-то своего собеседника. Или собеседницу. Иногда голос его становился мягким, словно шелк, и Фанни вздрагивала, потому что так мягко струился его голос, когда Роман всеми силами старался уйти от ответа на какой-то прямой вопрос. Фанни уже успела узнать эту его лживую, фальшивую интонацию, и она словно бы увидела перед собой его лицо: этот обволакивающий взгляд исподлобья, эту тень от ресниц на щеке, вздрогнувшие в тайной улыбке губы…
Ах, поцеловать бы сейчас эти губы, прильнуть к ним!
Прильнуть и никогда не отрываться.
Фанни прислонилась к стене напротив двери. Закинула голову, зажмурилась, прижала руки к сердцу, которое трепетало так, словно было не каким-то там полумеханическим органом, функционирующим строго по своим физиологическим законам, а живым существом, цветком или маленькой птичкой. Цветок засох было, птичка замерзла, однако Роман полил их живой водой своей молодости – и сердце отогрелось, ожило. Фанни ожила! И мысль, которая уже мелькала раньше, вдруг оформилась в ее голове настолько четко, словно кто-то выписал огненными буквами, выжег, вырезал на доске ее сознания раскаленным стилом: она любит Романа, она не хочет расставаться с ним, он вылечил ее от горя, которым она была больна после разрыва с Лораном, она готова на все, чтобы только…
Занятая размышлениями, Фанни не расслышала шагов за дверью и резко отпрянула, когда та вдруг распахнулась:
– Бонжур. Вы кого-то ищете?
Мгновение оторопи, жгучего стыда – потом до Фанни дошло, что перед ней вовсе не Роман, а незнакомая женщина.
Благодарение богу, не девчонка, не любовница – взрослая женщина, женщина в годах. Наверное, его мать.
Ну да, прав был Роман – у нее отличный французский. Говорит практически без акцента.
Фанни смотрела на нее со странной смесью чувств: облегчения от того, что не нужно ревновать; стыда, что попалась в такой двусмысленной ситуации; желания сбежать и… желания остаться, подчиниться острому любопытству – узнать, какая она, мать возлюбленного? И еще изумления: ведь она должна быть ровесницей Фанни, а как молодо выглядит! Ей не дашь больше сорока, даже еще на пару-тройку лет меньше! И совершенно никакого сходства с Романом: очень высокая, светлоглазая, черты лица грубее, проще. Правда, короткие пышные волосы тоже темные и тоже вьются. Красивая? Трудно сказать. Лицо из тех, которые бывают минутами восхитительны, а минутами чуть ли не отталкивающими, в зависимости от настроения. Впрочем, Фанни ее толком и не разглядела: испуганно уставилась в холодные светлые глаза, словно нашкодившая ученица, попавшаяся под руку директрисе.