Обнаженная тьма (Арсеньева) - страница 42

Слава те, господи!

– Кто там? – слабенько послышалось за дверью соседки.

«Заболело горло, что ли?» – привычно встревожилась Александра, вспомнив свою всегда громогласную соседку.

– Лидия Ивановна, откройте, это я, Саша Синцова! – давясь от внезапно нахлынувших счастливых слез, выкрикнула она, прильнув к клеенчатой обивке, – и чуть не упала в квартиру, настолько быстро открылась дверь.

Высокая, полная фигура в цветастом халате выросла на пороге и при виде Александры замахала руками, словно не верила глазам:

– Сашка? Ты?!

– Ой, Лидия Ивановна! – Александра сделала движение броситься к соседке на шею, однако вспомнила впечатление, которое сегодня производила на людей, и благоразумно отпрянула. – Дайте ключ, я тут попала в такую жуткую историю, потом все объясню, у меня куртку украли вместе с ключом, а Карины дома нет, не знаете, она скоро придет?

Все это она выпалила на одном дыхании, удивленно глядя в соседкины глаза, которые наливались слезами.

– Что вы, Лидия Ивановна? – не удержалась-таки, всхлипнула и Александра. – Вы, наверное, обо мне беспокоились? Карина небось с ума сходила? Это кошмар со мной был, такой кошмар!

– Саша, – пролепетала Лидия Ивановна, и слезы, перекатившись через нижние ресницы, ручьем хлынули по круглому морщинистому лицу, – Сашенька, ты разве еще ничего не знаешь?

– Что случилось? – напряглась Александра.

– Карина умерла… Упала на улице и умерла. Завтра похороны в Сергаче. Тебя искали, искали, но тебя не было.

Александра молча смотрела в испуганные, неудержимо плачущие глаза.

– Дайте ключ, – сказала она, очень удивилась, не услышав собственного голоса, а потом узенький коридорчик Лидии Ивановны вдруг закачался из стороны в сторону, одновременно улетая куда-то ввысь, в темноту и глухоту… Александра попыталась поймать его, но только взмахнула бестолково руками – и рухнула навзничь без памяти.

* * *

Карина ушла из гимнастики из-за Риммы.

А может быть, все-таки из-за Всеволода? Это был самый красивый мальчишка в мужской сборной, все девчонки строили ему глазки, а он на такие откровенные знаки внимания только хмурился и старался оказаться как можно дальше от своих поклонниц. «Севка у нас еще мальчик, он лучше на коня ляжет, чем на девчонку», – острили ребята: Всеволоду хуже всего удавались выступления на «коне».

Когда Всеволод Корнилов делал вольные упражнения, зал просто задыхался от восторга, оценивая его юношескую красоту и пластику. Да и начало его выступлений на снарядах всегда было завораживающим, у зрителей даже слезы порой выступали, когда Всеволод делал разбежку на коня, или взлетал к перекладине, или подступал к брусьям. Чудилось, он сейчас взовьется над землей и полетит! Если честно, это первое впечатление было таким сильным, что именно оно заставляло каменные сердца арбитров вздрагивать – и присуждать Всеволоду бронзу, а не оттеснять его на одно из непризовых мест. Все он вроде бы делал как надо, его профессионализмом можно было бы только восхититься, но это литое, античное тело словно бы деревенело, когда приходилось исполнять самые сложные, эффектные, а значит, самые опасные элементы, и ощущение страха, испытываемого гимнастом, было настолько сильным, что оно передавалось даже публике.