Множество народу прочло эти омерзительные сорогинские рассказы. В том числе и нарки. Но едва ли кто-то после их прочтения взглянул на ближнего своего как на лакомое блюдо.
А может быть, Веня просто не знает статистики? А может, рассказы Сорогина – не стимул к порождению этого пагубного явления, а лишь отражение его, уже существующего? Может быть, на свете гораздо больше людей, которые исповедуют антропофагию – как моральную, так и физическую, – чем это казалось даже такому циничному, много чего повидавшему человеку, как доктор Белинский?
Он медленно выбрался из кресла.
Вятский настороженно шевельнулся на диване.
«Он что, ждет, я сейчас наброшусь на него, скручу по рукам и ногам и поволоку в милицию? – внутренне усмехнулся Веня – без всяких признаков веселья, впрочем. – Да нет. Кажется, я сделал все, что мог. Кто может, пусть сделает больше!»
Он стоял и пытался вспомнить, как это будет по-латыни. Почему-то заклинило – вспомнить казалось безумно важным. Не удалось. Зато вспомнилось – и тоже не по-латыни! – другое выражение: «Мавр сделал свое дело, мавр может уйти». Отчего-то все убеждены, что это слова шекспировского Отелло, а на самом деле – это выражение из трагедии Шиллера «Заговор Фиеско». Веня это знал, но сейчас и это знание не принесло ему никакой пользы.
Посмотрел еще раз на Вятского.
Нет. Все. Больше ничего невозможно придумать, предпринять, сделать...
«Доктор сделал свое дело, доктор может уйти!»
Белинский повернулся и побрел к двери. Она так и оставалась незапертой. Веня, пока спускался, почему-то все вслушивался – не щелкнет ли замок?
Нет. Видимо, Вятский так и не встал с дивана.
Валерия Лебедева. 1 августа 2002 года. Мулен-он-Тоннеруа
Но это оказался не Жерар...
Подойдя к стеклянной двери, Лера ахнула так громко, что у нее даже горло заболело. Было с чего ахать. На крыльце стоял Мирослав!
Она машинально, еще не оправившись от изумления, повернула ключ в замке, распахнула дверь и только потом сообразила, что надо было сначала предупредить Николь.
Но дело уже сделано. Мирослав с некоторым недоумением посмотрел на Леру, словно не узнал ее (ну правильно, они ведь виделись год назад, можно и забыть!), но тут же углядел на ее спиной Николь – и замер в дверях, ни вперед, ни назад. За его спиной маячил какой-то невысокий худощавый парень, который то пытался поглядеть в комнату через плечо Мирослава, то поднырнуть под его руку, но дверной проем был слишком тесным, а Мирослав не отличался хилостью.
Николь и Мирослав неотрывно смотрели друг на друга, и у Леры вдруг сжалось сердце, такое непримиримое, оскорбленное выражение было написано на их лицах.