Я бросилась к «Роллс-Ройсу», который дал мне Робер, автомобиль ожидал неподалеку от церкви. Шофер, завидев меня, вышел и, сняв фуражку, открыл передо мной дверь. Я ступила на подножку – и покачнулась.
Шофер подхватил меня под руку:
– Что с вами, мадам?
Я тупо смотрела в его встревоженное лицо. Только теперь вспомнила, что именно было самым главным в рассказе Насти.
Мой муж-то ведь болен! Что же с ним? Я забыла об этом спросить!
– Погодите, Эжен, я сейчас вернусь, – пробормотала я и чуть не бегом бросилась обратно в церковь.
С Настей мы столкнулись в дверях – она отдавала какие-то распоряжения служке, видимо, о выносе гроба, – но у меня сложилось впечатление, что она знала: я вернусь, и поджидала меня.
– Настя, скажите… – задыхаясь, выговорила я, – что было в тех анализах, которые взял Никита? В анализах моего мужа?
Настя поджала губки.
– Уж не знаю, имею ли я право… – чуть слышно пробормотала она с ханжеским видом. – Врачебная тайна, вы же понимаете…
Итак, эта лицемерная тварь вспомнила наконец о врачебной тайне! Мне хотелось схватить ее и трясти изо всех сил, хотелось ударить ее головой о каменную стену, убить ее. Я ее ненавидела, ненавидела! И вместе с тем знала, что, если она прикажет, я сейчас встану перед ней на колени, только чтобы она сказала мне…
– Настя… умоляю… – выдавила я.
Бесконечно длилось молчание.
– В тех анализах было сказано, что у него белокровие, – наконец вымолвила Настя, опуская глаза.
Франция, Бургундия,
Мулен-он-Тоннеруа.
Наши дни
Несколько минут прошло в молчании. Алёна чувствовала только, как мягкая кожа сиденья леденит ее собственную кожу на ногах – там, где кончались шорты. И думала, что расхожее выражение «похолодеть от страха», оказывается, не больно-то точно. Вот она, к примеру, вовсе не похолодела. Ей скорее жарко. Или она просто не испугалась?
Прислушавшись к собственным ощущениям, она поняла – страха и впрямь не испытывает. Впрочем, чувственным волнением на тему «удар иль поцелуй» тоже не пахло. Она вообще ничего не ощущала, не испытывала, кроме этого не слишком-то приятного холодка мягкой, дорогой «поршевой» кожи.
Или все же «поршневой»?.. Алёна частенько западала так на лингвистику или филологию в самые неподходящие для этого моменты, вот и сейчас она вдруг вспомнила некую старинную русскую поговорку, вычитанную не то в «Толковом словаре» Даля, не то в другом аналогичном бестселлере: «Все люди как люди, а у меня муж как поршень!» Почему-то развратная писательница подумала, что речь идет о каком-то сексуальном маньяке, однако неведомая бабенка жаловалась всего лишь на диковатость и неаккуратность супруга: ведь поршень – это не что иное, как старинный пастуший башмак, сшитый из цельного куска кожи с мехом… да уж, стоит только вообразить облик того мужика!..