– Дурак он, этот Ксаверий, – с усмешкой ляпнул Алексей Григорьевич. – Мог я его наградить, а вместо того получил наш разбойничек плетей. Мало, что тебя до смерти напугал, так еще и бедолагу Мавруху убил. Оно конечно, Бог шельму метит, а все ж не про нее пуля была отлита. Не про нее!
– Но ведь хорошо, что этак вышло, – не сдержала улыбки и Екатерина. – Иначе… иначе что бы мы теперь делали, а, батюшка?
– И то! – покачал он той самой головой, хитрости в которой, по слухам, хватало на десятерых. – Твоя правда, Катюша!
И заботливо помог дочери подняться, глядя на нее с прежней любовью и нежностью.
Да уж! Его дочь, воистину – его! Только ежели отцовой хитрости хватит на десятерых, то дочкиной – аж на чертову дюжину!
Сентябрь 1729 года
Из донесений герцога де Лириа архиепископу Амиде. Конфиденциально
«Ежели ваше преосвященство изволит вспомнить, некоторое время тому назад я писал, что внезапная, до установления нового наследника, смерть его царского величества, русского государя, могла бы вызвать бурю и смуту в этой стране, и первыми пострадали бы именно мы, представители иностранных государств, поскольку отвращение и даже ненависть русских к иноземцам превосходит всякие мыслимые и немыслимые представления. Достаточно было бы сказать, что мой новый посольский секретарь и переводчик дон Хорхе Монтойя вновь лишен возможности приступить к исполнению своих обязанностей: мало того, что он был ограблен и ранен по пути в Москву, так вдобавок оказался избит местными разбойниками, причем столь жестоко, что вынужден пребывать в постели уже который день.
И не только он пал жертвой этой русской ненависти к людям цивилизованным. Довожу до сведения вашего преосвященства, что на этих днях в Москве случился немалый дипломатический скандал, в коем оказался замешан и ваш покорный слуга – правда, в качестве посредника, а никак не действующего лица. Действующими же лицами в нем оказались прежде всего шурин графа Вратислава, Альфред Миллесимо, уже неоднократно упомянутый в моих посланиях в качестве бывшего жениха молодой княжны Долгорукой, которую прочат не то в фаворитки, не то прямиком в невесты его царскому величеству, – и самовластный отец этой хорошенькой особы, князь Алексей Долгорукий.
Вот вкратце изложение случившегося. В один из дней граф Миллесимо, томимый, очевидно, тоскою от разлуки со своей нареченною невестою, с которой он был разлучен волею ее алчного родителя, отправился на дачу к графу Вратиславу, находившуюся невдалеке от царской дачи, где как раз гостили Долгорукие. Поскольку он имел при себе новое, только что полученное от мастера ружье, которое вез показать своему родственнику, то именно в ту минуту, когда приближался к воротам царского дворца, вышел из своего экипажа и пожелал сделать из этого ружья два выстрела. Возможно, в этом состояла некая угроза венценосному сопернику или хотя бы отцу бывшей невесты. Впрочем, сам Миллесимо это всячески отрицал и уверял, что им руководило лишь внезапно возникшее желание опробовать новое оружие, поскольку в это мгновение в зарослях мелькнул крупный олень.