И вот теперь, в такую опасную пору, когда всей семье надобно забыть о непрерывных ссорах и сварах, сплотиться перед лицом могущей быть грозной беды, когда надобно все силы бросить в бой ради незамедлительного взятия «осаждаемого града», именуемого русским государем, – именно теперь дочь Катерина делает все, чтобы нагадить семье, чтобы разбить все планы отца. Да будь она поумнее, давно бы уж…
Алексей Григорьевич мысленно махнул рукой. Ну не ему же, отцу, в самом деле, учить дочь, как соблазнить мужчину! Еще и сводней сделаться? Только этого не хватало!
Тут же князь сокрушенно покачал головой. Ничего, однова живем! Надо будет – сделается и своднею. Толкнет государя в постель к дочери, за ноги держать будет, со свечкою над ними встанет – и глазом не моргнет. Вероятно, именно это и придется устроить. И как можно скорей, пока… пока не стало безнадежно поздно.
Князь едва не схватился за свою седую, многоумную, многотерпеливую и многострадальную голову. Сколько передумано, сколько страданий перенесено было, пока не удалось отвратить юного императора от его безумной страсти к беспутной Елисаветке! Вот это была опасность так опасность – возможная женитьба Петра на красотке-тетушке. И Елисаветка не замедлила бы обвенчаться с малолетним племянником! По счастью, она оказалась слишком жадной до плотских удовольствий, думала не головой, а своим бабьим передком, вот и предпочла умелого развратника Бутурлина пылкому, но неловкому юнцу-государю. Потом начала заигрывать с Иваном…
Теперь место в сердце Петра свободно, и место на троне рядом с ним – тоже. Что должна делать Катерина, ежели по уму рассудить? Лезть, лезть на эти места, пробираться, карабкаться, взбираться, протискиваться, проталкиваться! Ведь, по пословице, свято место не бывает пусто. Неужели Катька не видит, что сегодня в дом Долгоруких нежданно-негаданно свалилась ее новая и очень опасная соперница – совершенно как некогда, во времена баснословные, незапамятные, свалилась с небес на землю вся сила нечистая, сброшенная оттуда Господом Богом и его ангелами-архангелами после победы над Сатаной. Те черти-бесы, которые упали в леса, сделались лешими, манилами и уводилами, те, что рухнули в воду, – водяными, болотниками, омутниками, в степях повелись степовые, на подворьях – дворовые, амбарники, сарайники, ну а в домах завелись домовые, подполянники, подпечники, кикиморы.
Вот такая кикимора запечная нынче вкралась в дом Долгоруких…
Ладно, Катька – дура, все еще слезы по прежнему жениху точит, не видит, не замечает ни черта, однако глаза Алексея Григорьевича совершенно не были затянуты слезами. Он приметил, какие взгляды кидал Петька… тьфу, Петр Алексеевич, государь император, на эту приблудную девчонку. Он видел, как оживало, как шевелилось его естество в туго натянутых штанах! При взгляде на Катерину такого с мальцом никогда не происходило! И он двадцать восемь раз напомнил Алексею Григорьевичу, что Дарья Васильевна (Убиться! Ну просто не встать и умереть! Данька этот стриженый, беспорточный – Дарья Васильевна!) должна ехать в Москву вслед за государем, вместе с князем Иваном и самим Алексеем Григорьевичем. Ни Екатерина, ни Елена, ни, само собой, Прасковья Юрьевна даже и вспомянуты не были. Зато Дарья Васильевна…