* * *
Да, она появилась в чете как раз в день святого Савы, покровителя сербской церкви. Вся чета спустилась с гор в ближнее селение, где гуляла молодежь. Веселились, танцевали коло – только Вук и Миленко грустили: вспомнилось коло в усадьбе Балича. И обоим показалось, что их видения начали оживать, когда перед ними вдруг появилась бледная, как призрак, Аница.
Исхудавшая, утратившая всю свою яркую, свежую прелесть, она была одета по-мужски и впрямь напоминала юношу, ибо чудные черные косы были острижены. Она хотела сказаться мужчиною и вступить в чету.
Если б сие зависело только от Вука, он, наверное, не стал бы спорить, но Миленко яростно воспротивился. Похоже, он продолжал считать Аницу сестрою – а потому не мог позволить ей ничего противного женской чести. И настоял, чтобы она вновь надела подобающее платье, но позволил остаться в отряде стряпухою. Вук понимал Аницу: он тоже надеялся, что мужское платье сохранит ее от приставаний молодых гайдуков. Однако Миленко поглядел на него, как на малоумного.
– Ты что?! – спросил он. – Кому она нужна? Разве скроешь, что ее обесчестили османы?!
Голос его дрогнул, и Вук внезапно понял: побратим не может простить Анице, что она осталась жива, когда погибла Бояна. И еще Вук вспомнил горестные слова Миленко: «Лучше ей было умереть!»
Похоже, Аница и сама была не больно-то счастлива оттого, что осталась жива, ибо жизнь превратилась для нее в постоянный укор самой себе.
Держалась она робко, настороженно, словно ждала, что Вук, Миленко и остальные гайдуки погнушаются говорить с нею. Однако, против ожидания, обращались все с ней приветливо и дружелюбно. Но и впрямь – никому и в голову не приходило ее домогаться! Вук думал, что это благородство, жалость, сочувствие, но понял, что прав был Миленко, когда однажды поймал украдкой брошенный на себя самого жаркий, влюбленный взор Аницы – и отвернулся, сделав вид, что не заметил этого, ощутив при этом какую-то брезгливость. И раньше-то у него и в мыслях не было ничего, кроме веселых, братских шуток, а теперь и вовсе хотелось держаться от Аницы подальше. Хуже всего было то, что он не умел, не мог обращаться с ней грубо, а она видела в его приветливости нечто большее. Она подкладывала Вуку лучшие куски мяса, самые пышные лепешки, она стирала ему, сшила просторный, теплый зеленый плащ, она выстлала ветками и цветами шалаш, который он делил с Миленко, она даже порывалась чистить и острить его оружие, не запрети он ей этого раз и навсегда... но как было запретить ей обжигать его огнем влюбленных взоров?