Опять обнял ее, не намереваясь отпускать, даже если начнет вырываться.
– Подожди плакать, ладно? – шепнул, утыкаясь в холодные, пахнущие пылью и ветром, сбившиеся пряди. – Потом, когда спустимся, будешь плакать сколько хочешь. Я сам готов тебе слезы утирать хоть всю оставшуюся жизнь. Но сейчас надо идти на «станцию». Ты воспаление легких скоро схватишь, и вообще силы кончатся, а у меня еще работы выше крыши.
Да… непорядки у Димы Майорова сегодня с русским языком. То стращал девушку, что доберется до нее, теперь вот… Чего в этом доме уже нет – так это крыши. Ветром он крыт, вот что!
– А ты на меня уже не сердишься? – прошептала Лёля, прижимаясь так, словно он был вовсе не чужим человеком, а родным братом по меньшей мере. Впрочем, Разумихин предупреждал, что для спасаемого спасатель тоже становится самым близким человеком, в нем воплощается весь мир… на какое-то время, конечно!
– Да ну, глупости, на что сердиться? – сказал Дмитрий, опять переставая хоть что-то понимать. – Со всяким может случиться.
– А ты долго тогда злился? – выдохнула Лёля ему в шею, и Дмитрий почему-то перестал чувствовать себя братом. То есть в общечеловеческом смысле – это пожалуйста, сколько угодно. Но братом конкретно вот этой девушки… Нет уж!
– Сразу перестал, – пробормотал, уже совершенно не соображая, что говорит.
– Ну хорошо. – Она со вздохом отстранилась. – Потом я у тебя еще раз попрошу прощения как следует. Ладно, я согласна идти.
Дмитрий едва не спросил – куда, поймал слово на самом кончике языка. Вот был бы прикол!
Он шел первым, велев Лёле держаться за его пояс. Риск налицо, конечно: вздрогнет, дернется – и запросто сорвет его с карниза. Но… опять же премудрый Разумихин уверял, что спасаемому легче, когда есть тактильный контакт со спасателем. Насчет обратной связи Разумихин умалчивал, однако Дмитрий подумал, что наконец-то он и сам может кое-чему научить своего многоопытного наставника. Обратная связь имела значение, и очень даже немалое!
Был острый момент, когда под Лёлиной ногой вдруг обломился осколок кирпича… К счастью, Дмитрий в это время уже стоял на балке и смог не только сохранить равновесие, но и выдернуть Лёлю с карниза прежде, чем она успела испугаться.
Сразу же велел ей сесть верхом на балку и держаться покрепче. Облегчение – это самое страшное. Рано им еще расслабляться!
– Это сидушка? – спросила Лёля, увидев «косынку», но больше ничего не говорила, только покраснела, когда Дмитрий пропустил один конец «косынки» ей под попу и запеленал, защелкнув на поясе карабин.
Дмитрий сделал отмашку Разумихину, который уже стоял наготове. Тот сразу понял и отошел чуть ли не на всю длину троса, увеличивая угол спуска и делая трассу как можно более пологой. Есть разница – падать отвесно вниз, пусть и по спасательному тросу, или спокойно съезжать по наклонной!