— Вам надо поговорить со следователем, — выдохнул Вадим. — А у меня к вам никаких претензий нет. Особенно если вы вернули мои вещи.
— Все вещи в порядке, — подтвердил Малявко.' — А зачем они вообще-то схватили мою сумку? — упрямо мотнул головой Кокшенов. — Что-то тут не вяжется.
— Они приняли эту сумку за свою. Согласитесь, что ваш старый магнитофон или непонятные записи никого не могли заинтересовать.
— Там были еще и текущие блокноты, фотографии, — напомнил Кокшенов, — их тоже вернули?
— Конечно, — кивнул Малявко. — Все вернули в целости и сохранности.
— А вы что здесь делаете? — услышала Света у себя за спиной.
Она обернулась и увидела строгие глаза пожилого врача. Он смотрел на нее нахмурившись, как учитель, заставший ученицу со шпаргалкой.
— Я… ничего… просто смотрю, — Света не обладала природной хитростью и находчивостью подруги.
— Здесь нельзя стоять, — строго сказал врач. — Навестили своего больного и уходите. В коридоре нельзя болтаться.
— Извините, — Света отошла от дверей палаты и направилась к Римме.
— Ну, что там происходило?
— Может, ты ошиблась, и это был не он?
— Он, он. Я его рожу запомнила. На всю жизнь.
— Представляешь, он явился с извинениями. Говорит, что его фамилия Малявко. Он помощник депутата. Сожалеет о вчерашнем случае. Говорит, что принес назад все вещи.
— И магнитофон?
— Сказал, что — да. И магнитофон. Все вернули, даже блокноты.
— При чем тут блокноты? Ты скажи — про магнитофон говорили?
— Да. И он сказал, что и его вернули. Очень извинялся. Может, они там поняли, что ошиблись.
— И поэтому убили Глебова? Подожди-ка здесь, я сама послушаю. Только никуда не уходи.
Римма пошла к дверям палаты. Сердце стучало так сильно, что отдавалось в ушах непривычной болью. Римма подошла ближе.
— …и поправляйтесь, — услышала она слова Малявко. И вздрогнула. Нет, она не ошиблась. Этот голос она никогда не забудет.
— Спасибо.
— У вас ведь много знакомых, — сказал, уже поднимаясь со стула, Малявко. — Говорят, многие журналистки в вас влюблены.
Римма поняла, что гость готовит западню. Женщины умеют различать лесть, малейшие отголоски неискренности, все, чего не замечают самодовольные мужчины.
— Может, и влюблены, — благодушно шел на крючок Кокшенов. — Сейчас вот две журналистки были, перед вашим приходом. Зашли навестить.
— Кривцова и Рыженкова, — улыбаясь, уточнил Малявко.
Римма закусила губу. Ей хотелось ворваться и остановить Вадима. Но тот продолжал:
— Они. Римма давно меня знает. Очень хорошая журналистка.
— И смелая. Говорят, ее репортажи всегда бывают «гвоздем» номера.