— С чего ты взял? — он не хотел скрывать выражения своего лица, но удивление было не меньшим, чем растерянность.
— Ты суетишься. Раньше ты бы ни за что не посвятил меня в свои тайны. А сейчас решил все рассказать, словно хочешь заранее оправдаться в случае возможной неудачи.
— Оправдаться перед кем? — быстро спросил сын.
— Может быть, перед самим собой. Это всегда самый трудный процесс для судьи, который имеет о своем клиенте практически полную информацию, и негативную, и позитивную. Мне всегда было труднее оправдаться именно перед самим собой.
— И много было таких случаев в твоей жизни?
— Иногда случались, — усмехнулся отец. Автомобиль свернул с аэропортовской дороги влево, на старую дорогу, ведущую в пригородные поселки Баку. Дронго всегда нравилась именно эта дорога. И хотя она была гораздо хуже новой аэропортовской трассы, он часто просил водителей сворачивать именно на нее. Она будила воспоминания детства, когда на старенькой «Победе» его дяди они добирались до другого пригородного селения — Маштаги, где была их дача.
Он помнил, какой многочисленной семьей собирались они на даче, когда туда приезжали его родные и близкие, а его бабушка готовила еду на всех гостей.
Бабушка любила оставаться на даче, куда приезжали ее многочисленные дети, внуки и правнуки. Она и умерла на этой даче, когда после двух инфарктов в семьдесят семь лет у нее случился инсульт.
Дача была одним из самых светлых воспоминаний детства. Однажды соседский бык, непонятно отчего вдруг взбесившись, порвал проволоку, отделявшую их участок от соседского, и стал топтать их виноградники. Бросившиеся за ним соседские ребятишки истоптали гораздо больше винограда, чем это могло сделать даже взбесившееся животное. Впрочем, бык довольно скоро успокоился, а они еще долго вспоминали об этом случае.
— О чем ты думаешь? — вдруг спросил отец.
— Дорога, — повернулся к нему Дронго. — Каждый раз, когда я по ней еду, я вспоминаю начало шестидесятых, когда был совсем маленький и мы ездили на дачу.
— С тех пор прошло больше тридцати лет, — кивнул отец. И вдруг безо всякого перехода спросил:
— Тебе не кажется, что тебе уже много лет?
— Кажется, — усмехнулся сын. Он знал, о чем будет говорить его отец.
— Я никогда не вмешивался в твою личную жизнь, но, согласись, могу я иногда хотя бы узнавать, как ты думаешь жить дальше? Тебе уже тридцать восемь.
По-моему, иногда нужно думать и о собственной жизни.
— Тебе сколько лет было, когда ты женился?
— Тридцать один. Я был тогда заместителем прокурора города.
— Ну вот видишь. А я в тридцать восемь лет все еще безработный.