Я вздохнул.
– Хорошо, а отпечатки пальцев? Ведь в министерстве все должно быть зафиксировано?
– Оно и зафиксировано. Но только на судимых. А если нет подозрения, что ты судим, тебя никто на аккордеоне сыграть не заставит. Да никому это и в голову не придет. Я тебе больше скажу – есть такое поветрие, если за год кого-либо не поймали и в СИЗО не заткнули, это уходит как в песок. Просто прощается за давностью. Людей нет, денег нет, техники нет… В Штатах электроника, базы данных по финансовому состоянию каждого отдельного гаврика и компьютерный доступ к нему, и то меняют установочные данные, только держись. Даже такса есть, правда, немалая, но есть. Что уж про нас говорить. У нас можно одновременно жить по трем жизням, и никто никогда тебя не засечет. Система-то осталась нетронутой практически со сталинской поры…
– Хорошо, про беженцев я понял. Как еще можно изменить документы?
– Еще? Есть схема, когда меняешь документ на иностранный, а там фамилия написана, как известно, не русскими буквами. Да еще так, что и себя не узнаешь. Потом старый русский убираешь и пытаешься получить новый по заграничному. Но если в ксиве стоит штамп об отсидке, например, эта операция будет очень дорого стоить. Хотя у совсем «новых русских» именно эта схема становится популярной. Может, она дает какие-то преимущества, до которых я не докумекал?
Я проигнорировал его самокритику и попытался докумекать самостоятельно. Нет, не получилось у меня. Примитивную, бытовую уголовщину я в самом деле знал плоховато. А мошенничество – и того хуже. Мне оставалось только утешаться, что и в ментуре на мошенничествах специализируются всю жизнь, и всегда остается что-то новое.
– Так, а есть трюки с операциями на пальцах?
Он посмотрел на меня с любопытством.
– Ну, у нас в отечестве по старинке жгут их кислотой или чем-то вроде сильного проявителя, и дело с концом. Но в более цивилизованных странах, кажется, что-то делать научились. На время, правда, но все-таки получается. Недаром они решили окончательно перейти на хромосомный набор. Только это недешево, и до нас дойдет, как свет далеких звезд, с таким опозданием, что нам с тобой и рассчитывать на это не приходится.
Словоохотливость из него вдруг выветрилась. За стеклом уже темнело. Красиво было, даже уходить отсюда расхотелось.
– Слушай, Стерх, а фотографы могут знать, что пальцы от их химии становятся дефектными?
– Если фотограф настоящий, профи, то, конечно, знает. У них даже шутка какая-то на этот счет есть, только я ее забыл. Мне фотография давно опротивела, и не помогает она ничуть. Сейчас гримом меняют рожу так, что не узнаешь. Что уж говорить о пластических операциях.