– Не дождетесь, – хмыкнул Генка. – Мой дом – моя крепость.
Так, беззлобно и лениво переругиваясь, они стояли в длинной очереди у лифта. Обед во всем огромном здании начинался почему-то в одно время, и лифты всегда оказывались перегружены. Кто-то старался выскочить из офиса на пять минут раньше, кто-то спускался пешком по узкой лестнице, но большинство выстраивались в очередь. Вера относилась к большинству – просто потому, что ей не хотелось думать всю первую половину дня, как бы пораньше ускользнуть на перерыв, встречая при этом осуждающие взгляды коллег, и еще меньше хотелось тащиться с одиннадцатого этажа пешком, цепляясь каблуками за выщербленные ступени. Она с юности любила очень высокие тонкие каблуки, хотя ростом и так была выше среднего.
– Верунчик, что это ты сегодня такая смурная? – Генка отвлекся от Гали и обратил взор на Веру. – Проблемы с сексом? Не переживай, все в твоих руках.
При последних словах он ухмыльнулся. В этом не было ничего необычного – Генка всегда был похабником. Но сегодня его ухмылка показалась Вере такой глумливой и вместе с тем невыносимо скучной, что она чуть не заплакала.
«Да что это со мной? – сердито подумала она. – Климакс, что ли, начинается? Так вроде бы рано».
Климакс в тридцать восемь лет – это в самом деле было маловероятно. Но стоило Вере вспомнить эту цифру – тридцать восемь, – как настроение у нее испортилось окончательно. Даже не настроение, а… Все у нее испортилось! Вся ее жизнь, с таким трудом налаженная правильным образом, вдруг разладилась, пошла наперекосяк, и все из-за одной глупой мысли про то, что жизнь не просто идет, а проходит…
– Я пешком пойду, – сказала она.
– Да брось ты, Вер, – махнул рукой Генка. – Обиделась, что ли?
– Для гимнастики. Здоровый образ жизни.
– Хорошенькое здоровье – на лестнице заплеванной, – протянула Галя. – То, что доктор прописал!
– Еще изнасилует кто, – не преминул добавить Генка. – Давай спорнем: мы лифта быстрее дождемся, чем ты пешком дойдешь. Галь, разними. – Он протянул руку, словно Вера только и мечтала, как бы заключить с ним идиотское пари.
Не обращая внимания на Генкину руку, Вера вышла из лифтового холла и пошла вниз по лестнице.
Хорошо, что погода стояла совсем необычная для ноября. Свет был тусклым, воздух теплым, и даже то, что он почти и не воздухом был, а туманом, почему-то лишь проясняло сердце и ум.
«Я иначе представляла себе жизнь», – снова подумала Вера.
Выйдя из здания, она не пошла к кафе, а свернула за угол и теперь вот бесцельно брела по чахлому скверику.
Эти слова – про жизнь, которую представляешь себе иначе, – она помнила с детства, с тех пор как в десять лет впервые прочитала «Три товарища» Ремарка. Потрясение от этой книги было тогда таким сильным, что она перечитала ее три раза подряд и запомнила чуть не наизусть. Эти слова произносил в книжке мелкий клерк Хассе – когда, совершенно уничтоженный вечным страхом потерять работу и попреками жены, приходил посидеть полчаса у соседа Роберта Локампа. «Я иначе представлял себе жизнь», – говорил Хассе. «Да ведь это со всеми так бывает», – отвечал Роберт Локамп.