Ей было жалко капитана.
– Мы с Касьяном Романовичем решили сочетаться законным браком, – торжественно объявила мать. – Как ты на это смотришь, дочка?
Тоня почувствовала, что сердце ее замерло, словно над пропастью, и тут же забилось стремительно, у самого горла. Она не знала, что означает для нее это событие, но ей почему-то показалось, что перемены окажутся не к худу, а к добру.
«Потому что хуже некуда, – мелькнуло у нее в голове. – Или правду мать говорит, что лучше не будет, а хуже всегда может быть?»
– Ну так... сочетайтесь... – чуть слышно пробормотала она. – В чем же дело?
– Дело, девочка, в том, что служба моя проходит не в Москве, а в Мурманске, – с необычным ударением на «а» сказал Касьян Романович. – И мама твоя, как женщина поистине самоотверженная, готова променять столичную жизнь на нашу, гарнизонную. А вот как ты хочешь свою жизнь построить, этого я не знаю.
Он смотрел на Тоню с доброжелательным вниманием. Мать чуть отодвинулась назад и из-за его спины буравила дочь пронзительным взглядом маленьких бесцветных глаз. Тоня не знала, что должна ответить на эти, такие несхожие, взгляды.
– Я... тоже не знаю... – с трудом выговорила она.
– Тонечка у меня самостоятельная, – торопливо сказала мать. – Так я ее воспитала. К тому же пенсию за отца-полковника хорошую платят. Люди и на меньшие деньги живут!
– Дело не в деньгах, – сказал капитан. – Деньги мы ей будем высылать в необходимом количестве, это ясно. Но ведь ребенок еще... Как без материнского глаза? Да и скучать будет одна. Может, все-таки поедешь с нами, Тонечка? А то, хоть мама твоя и считает, что в Москве у тебя...
«Она, получается, уезжает?.. – медленно, как в несбыточном сне, проплыло у Тони в голове. – И меня... одну хочет оставить?!»
– Я не буду скучать! – почти выкрикнула она. И тут же какая-то звериная хитрость проснулась в ней, диктуя каждое слово. – То есть без мамы, конечно, грустно. Но я ведь смогу к вам приезжать, да, Касьян Романович? На каникулы. У нас четыре раза в год каникулы, – изо всех сил стараясь приглушить лихорадочные интонации, проговорила она.
– Конечно, сможешь, – улыбнулся капитан. – Где у мамы твоей дом, там и твой дом, милая.
Тоня теребила подол бумазейного платья и угол льняной скатерти под столом. Она сто раз, наверное, стирала это платье, крахмалила и утюжила эту скатерть, но только теперь знакомые ткани словно перестали быть ей чужими, как все в этом доме. Теперь скатерть ласково гладила ее руку и как будто бы говорила: «Ты останешься одна, одна...»
«Господи, неужели это будет?!» – подумала Тоня.