– Не бывает, – отрубил Матвей. – Не бывает такого, понятно? Природа есть природа, – вспомнил он Ритины слова; и почему только она не сказала их ребенку? – И пробирка не хуже, чем... Хм, в общем, ничего особенного в этой пробирке нету. Мы же не в каменном веке живем, ты что? – По Никиткиному лицу он понял, что нашел нужный тон, и стал говорить увереннее: – Если бы врачи что-нибудь сделали неправильно, то ребенок просто не получился бы. А раз получился, значит, все лучше некуда! Ты, значит, лучше некуда, – уточнил он.
– Вы правда так думаете? – недоверчиво переспросил Никитка.
– Ты меня больше не спрашивай, правду ли я тебе говорю. Я тебе неправду говорить вообще не собираюсь, так что вопрос ваш, молодой человек, довольно обидный, – веселыми булгаковскими словами ответил Матвей. – И на вы, по имени-отчеству тоже можешь меня не называть. Не такой я еще старый.
– Я не буду! – клятвенно пообещал Никитка.
– Что не будешь? – улыбнулся Матвей.
– Ничего не буду! То есть... В общем...
И тут он вдруг заплакал, впервые за все время их знакомства. Слезы текли у него из-под очков, попадали в рот, падали на стол и впитывались в некрашеные доски... Увидев этот горестный поток, Матвей растерялся.
– Никит, ты что? – Он вскочил с низенькой скамейки, на которой сидел у печи, и в полшага оказался рядом с Никиткой. – Я тебя обидел, да? Черт, не умею я с вами!..
– Вы... ты... все умеете... – всхлипнул Никитка. – Все-все! Я с тобой ничего не боюсь, только боюсь, чтобы вам со мной не надоело.
– Мне с тобой не надоест, – расстроенным голосом сказал Матвей. – Ни за что не надоест, даже если ты плакать будешь. Но ты все-таки не плачь, я тебя очень прошу.
Он и представить не мог, что такими трудными могут оказаться отношения с таким маленьким мальчишкой! Сам он был в детстве бесстрашен, безогляден и, наверное, прост для окружающих. А тут он вдруг прикоснулся к хрупкому миру, в котором каждое вскользь брошенное слово могло оказаться мучительным и каждый шаг надо было делать как по тоненькому льду. Сначала ему стало от всего этого не по себе, но о себе он тут же думать перестал. Он-то взрослый человек, и если есть у него какие-то трудности, то взрослый человек для того и предназначен, чтобы с трудностями справляться. А вот как быть маленькому мальчику, который, оказывается, половину своих лет считал себя неправильным и поэтому боялся жить?
– По-моему, ты сегодня устал, – стараясь, чтобы голос звучал в меру весело, то есть без идиотской бодрости, сказал Матвей. – Ехали долго, потом снег чистили, потом печку топили, ужин готовили... Точно устал!