В отличие от многих доцентов и кандидатов наук, как и он, подавшихся в бизнес от безысходности и ради возможности кормить семью, Ермолов-старший и в этой новой для себя сфере оказался вполне успешен. О том, каково дался ему этот успех, он говорить не любил. Так же, как не любил встречаться с бывшими коллегами по матфаку МГУ, где сначала учился, а потом двадцать лет преподавал. В последние же пятнадцать лет он был генеральным директором и одним из акционеров английской фирмы «Форсайт энд Уилкис». Ермолов занимался продажами профессионального телевизионного оборудования не только в России, но и в Восточной Европе, потому и был сейчас в Праге.
Чтобы не думать больше о тех восьми годах, Матвей спросил:
– А что он мне насчет Толстого объяснял? Я и забыл уже.
– Неужели забыл? – удивилась мама. – Да ну, Матюшка, у тебя же память с детства отличная.
– А ты расскажи, – улыбнулся он. – Ты расскажи, а я послушаю.
Матвей не стал говорить маме, что просто ищет, чем бы успокоить свое необъяснимое смятение. Он потому и приехал сюда, в этот любимый дом, а не в свою квартиру, где все дышало холодом улетевшей Снежной Королевы и где он чувствовал себя поэтому Каем без Герды, и даже не в Зяблики – в них он все-таки был объектом пристального стороннего внимания.
– Мы возвращались из Сретенского. До Лебедяни автобусом, а оттуда в Москву поездом, потому что у папы машина сломалась и ее в автосервисе пришлось оставить. У него тогда «Жигули» были, помнишь?
– А то! – кивнул Матвей. – Он же меня на них ездить учил. Ну да, как раз в то лето мне двенадцать исполнилось. Полезная машина «Жигули» – «мерсы» после нее гонял, как саночки.
– Не напоминай мне про этот кошмар. Не про «Жигули», а про гонянья твои. До сих пор снится, что ты где-то на литовской границе с бандитами отношения выясняешь. Ну вот, ехали мы из Лебедяни. А в соседнем купе, то есть не в купе, а в плацкартном отсеке ехал какой-то мужчина – молодой, судя по голосу. И рассказывал попутчику про свой бизнес.
Матвей уже и сам вспомнил эту поездку. Как раз из-за «Жигулей» вспомнил. В то лето он впервые почувствовал себя взрослым, и почувствовал потому, что, когда мама подвернула ногу, сам отвез ее на фельдшерский пункт в соседнюю деревню. Отец должен был вернуться из Лебедяни только вечером, она хотела его дождаться, потому что не верила, что ее маленький мальчик сможет проехать за рулем пять километров по проселку, но Матвей настоял на том, чтобы ехать немедленно, потому что видел, как ей больно, и боялся, что нога сломана и до вечера неправильно срастется.